Не произнесено ничего из того, о чем бы я не догадывался. Чего бы ни порывался сделать за эти сутки, каждый раз останавливаясь за шаг до граничащей с безумием решительности. Я не боялся ее сломать, когда рывком запрокидывал голову, заставляя вглядываться в свое отражение. Это всего лишь побочный эффект безоговорочной победы, я с самого начала дал себе четкую установку - любой ценой. И только перешагнув эту черту, я боялся разбить ее одним ласковым прикосновением.
Ее воля капитулировала. В тот самый момент, когда она осознала, что я могу лишить ее абсолютно всех прав. Даже права на смерть. Я наконец-то научил ее быть моей, стирая устаревшую программу, и моментально прописывая взамен новую.
Я мог обнять ее, и, захлебываясь в водопаде своих страданий, она бы на подсознательном уровне не посмела меня оттолкнуть. Я бы мог причинить ей боль, и она бы стала самой желанной и ожидаемой. Я мог осыпать ее поцелуями и забрать боль, наверное, именно этим, но мне впервые было страшно к ней прикасаться. Я жалел ее? Или себя, справедливо опасаясь предсказуемого сценария - что с одним прикосновением пальцев меня накроет убивающей волной чужого истерзанного сознания, опалит этим неумолимым пламенем, заденет рикошетом острых осколков разбитой моими же руками душевной оболочки. Этот страх поселится глубоко внутри на долгие годы, перекрыв собой надежду на взаимное будущее, потому, что нет смысла в существовании подобном этому - когда впереди одна пустота, непробиваемая стена, которую не разрушить. Это не воля.
- Алекс, спасибо тебе за помощь. Ты же знаешь, мне некому больше звонить. - Ну, может, только госпоже Еве Браун, по совместительству - своей матери. С ее латентным poker face и ceep calm, которым я бы окончательно довел свою девочку до безумия.
- Не благодари. Я помогаю ей, а не тебе.
- Спасибо, но дай мне в этот раз справиться самому. Я никогда больше не причиню ей боли, можешь мне верить.
- Это не обсуждается, Дмитрий! Все, что меня сейчас волнует - не твои эгоистичные обещания, лишенные опоры. Ты зашел слишком далеко. В том, что с ней произошло, твоими усилиями, отчасти моя вина. Потому что я не смог искоренить в тебе тягу к разрушениям.
- Ты не против, если мы обсудим это в другой раз? - только один человек мог так сильно бить словами. Они разбивались о шаткий причал моего с трудом сейчас возведенного самообладания, словно штормовые волны, я, наверное, смог не сорваться и не застегнуться в их значении лишь благодаря тому, что состояние Юли разрывало сердце на кровавый британский флаг.
- Если я сам тебя не убью за твои художества.
Почему я не расслышал двойственности в его последней фразе? Легкого содрогания идеально отточенного голоса, мимолетного бриза скрытой за пуленепробиваемым жилетом выдержки и хладнокровия тревожной тональности? Почему не взрезали слух разрывы привычных шаблонов, непонятного тандема опеки и равнодушия, несвойственные ему заявления. Убью? Ты еще позиционирование мне переверни с ног на голову.
Да потому, что меня больше всего сейчас волновало состояние Юльки. Начнись за окном гребаный зомби-апокалипсис, я бы махнул на него рукой, если бы вообще заметил. Если бы я так не переживал за нее, я бы закончил разговор совсем иначе - никакого приезда и тупых угроз. Но ради ее безопасности я был готов, наверное, ко всему. Даже к тому, что ее у меня могут отнять на какое-то время.
Трель музыкального звонка застала врасплох. Расписавшись в бланке доставки лекарств, я запретил себе думать о второстепенных вещах. Приоритеты ни на миг не изменились.
Я надеялся, что она уснула. Разговор затянулся как минимум минут на двадцать. Но еще на лестнице я услышал ее сдавленные рыдания. Никаких сомнений в том, что они не прекращались, ведь она не могла расслышать моих шагов. Она вообще не могла больше играть ни в какие игры...
Расстояние в пару шагов. Каждый шаг может стать последним во власти абсолютной тьмы. В знакомом замкнутом периметре с утвержденными ролями, прочувствованными до каждой клетки. Все не по правилам в реальности разломанных сознаний. Нет триумфа победителя даже при абсолютном надломе проигравших сторон.
Время играет против, усугублять ее боль дальше некуда, потеряно слишком много времени, но я просто замираю в метре от ее постели. Холодный серый свет не давит на глаза и сознание, барьер глубоко внутри, непонятная этиология, словно сама сущность, пытается защитить ее от меня же самого.