Когда заканчиваю, готовлю себе кофе и одеваюсь, пока он варится. Еще одно сочетание свитера и джинсов, и я довершаю образ минимальным количеством макияжа. А потом отправляюсь в Сидар-Ридж, чтобы привести свои дела в порядок.
Из общей комнаты доносится музыка, ловкие пальцы танцуют по клавишам пианино. Я знаю эту пьесу. Я знаю этого игрока. Самуэль и его любимая композиция собственного сочинения. Ритм немного медленнее, чем раньше, чтобы не напрягать левую руку, мелодия басовых нот упрощена по сравнению с тем, какой я ее помню. Но опус №139 по-прежнему такой же насыщенный и запоминающийся, как и в первый раз, когда я его услышала.
Я жду позади Самуэля, пока он доиграет последние ноты, затем кладу руку ему на плечо. Его взгляд немного смягчается, когда он понимает, что это я.
— Что ты здесь делаешь? Разве у тебя нет занятий? — спрашивает Самуэль, когда я качу его кресло к любимому столику у окна, единственному свободному. Интересно, убивает ли он каких-нибудь стариков, которые пытаются занять его. Меня бы это не удивило. Вообще.
— Сегодня занятий нет, дядя, — говорю я, целуя его в обе щеки, прежде чем поставить инвалидное кресло так, чтобы он мог наблюдать за входом позади меня. — Однако позже я собираюсь на встречу.
— Каплан?
— Нет.
Мы погружаемся в молчание, пока я устанавливаю доску для игры в нарды. Я выигрываю розыгрыш и начинаю игру.
— Ты плохо выглядишь, — говорит он.
— Как именно?
Самуэль скользит взглядом по моей коже, собирая информацию, анализируя.
— Как будто ты толком не выспалась. И у тебя высокое давление, — говорит он.
Я нажимаю на волнистую жилку сбоку на лбу. Знаю, что ее он заметил.
— Что происходит, — спрашивает он. Это не вопрос, это требование.
— Каплан. В конце семестра он уходит в творческий отпуск. Об этом еще не было объявлено. У меня сегодня встреча с Кэтрин Флетчер. Она заменяет его на время отпуска. Я уже встречалась с ней однажды. Она будет моим куратором.
— Флетчер… та, что из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе?
— Да. Она представляла доклад «Современные проблемы судебной психологии» в прошлом году на конференции. О том, как харизматичные авторитеты расширяют свою членскую базу, используя вызывающие разногласия темы для мобилизации своих последователей в качестве агентов в онлайн-субкультурных сообществах.
Самуэль кивает и что-то напевает в знак согласия.
— Я помню. Это была хорошая статья. У нее прочная репутация, ее исследования основательны. Она должна хорошо подойти тебе в качестве консультанта, — его глаза сужаются, когда он бросает кости и передвигает шашки по войлоку. — Но творческий отпуск Каплана не единственная проблема, да? Что еще.
— Каплан работает свидетелем-экспертом в некой федеральной организации. У него есть бывшие члены «Легио-Агни», которые выстроились в очередь для интервью. Он идет за моим призом.
Самуэль смотрит на меня. Я выдерживаю его непоколебимый взгляд, и выражение его лица мрачнеет.
— Его временные рамки медленнее, чем у тебя. Его творческий отпуск начинается только по окончании семестра. Если Каплан проводит допросы и исследования сейчас, они не перейдут к окончательному преследованию до начала следующего года. Ты сможешь получить свой приз быстрее.
— Я знаю. Но за «Легио-Агни» будет следить больше людей, в том числе и тот, кто знает меня.
— За «Легио-Агни» всегда следят. Ты знаешь, как маскироваться. Если ты будешь делать то, что у тебя получается лучше всего, он никогда не узнает. И, кстати говоря, я нашел информацию, которую ты искала, о Преторианцах. Войди в систему, все будет там.
Я киваю, добавляя в свой мысленный список дел получить доступ к нашему общему защищенному серверу и получить закодированную информацию, отправленную Самуэлем.
Я выигрываю игру, и мы начинаем ее заново, бросая кубик, чтобы определить, кто первый ходит. Самуэль начинает, и мы молча бросаем кости и перекладываем шашки. Его слова повторяются у меня в голове, подтверждая мои собственные мысли.
— Ты не уверенна в своем плане? — спрашивает Самуэль.
— Нет.
— Нет, — соглашается он. — Такие сложности обычно подначивают тебя. Так в чем же проблема? Есть кое-что еще.
Я сжимаю зубы вместе и пристально смотрю на доску. Если я не скажу сейчас, Самуэль найдет способ улизнуть из Сидар-Риджа и вломиться в дом. Он с радостью накачал бы меня амобарбиталом, пока я сплю, чтобы вытянуть из меня правду. Когда я поднимаю глаза, то могу сказать, что это именно то, о чем он думает.
— Каплан. Он пренебрежительно относился к моему проекту. Ко…мне.
— Почему это тебя так беспокоит?
Я бросаю вопросительный взгляд на старика. Почему это меня беспокоит? Отчасти потому, что моя работа превосходна. Самая лучшая. И Каплан считал ее никудышной. Заставил меня почувствовать себя никудышной. Я не мирюсь с подобным. И Самуэль тоже. Он ожидает, что я буду делать все качественно. Даже подбирать слова, которые говорю ему. И в порядке содержать трофеи на своих полках шкафа.
И дело не только в этом. А в том, что я видела на видео. Неутолимый голод Каплана. Он взывал ко мне. Я видела в нем ту же потребность, глубокую пропасть, которую невозможно заполнить. Я почему-то думала, что его темнота найдет свое отражение в моей. Но, возможно, Каплан увидел во мне проблеск зверя, чьи когти слишком зазубрены, а зубы слишком остры. Того зверя, чьи потребности слишком отклоняются от его вкусов. Может быть, его зверю нужно более укрощенное существо. Или, может быть, я упускаю то, что видят все, кроме меня.
— Может, он увидел, что там чего-то не хватает, чего я не заметила.
— Нет, Бриа, — говорит Самуэль, хлопая ладонью по столу. Я не пугаюсь. Я предвидела, что это произойдет. Может быть, я этого и хотела. Самуэль наклоняется вперед и пронзает меня взглядом своих мутно-голубых глаз, в которых так много оттенков тьмы. — Не взращивай семена неуверенности в себе. Мое наследие не будет испорчено неполноценным мужиком с его недальновидным интеллектом и недееспособным членом. Избавься от мертвого груза. Сосредоточься на своем призе. Твоя победа будет еще слаще, когда трофей окажется у тебя в руках.
Мы не сводим друг с друга глаз, когда я вижу, как с другого конца комнаты к нам приближается пара в бледно-голубых халатах. Я кладу свою руку поверх руки Самуэля и нежно улыбаюсь ему, снимая некоторое напряжение со спины и плеч.
— Все в порядке, Самуэль? — спрашивает медсестра Тори своим серьезным предупреждающим тоном. Я убеждена, что она все равно разговаривала бы также, если бы знала, кто он такой и все, что он сделал. — Отвести тебя обратно в комнату, чтобы ты отдохнул?
Самуэль бормочет что-то неразборчивое, внезапно становясь похожим на немощного старика, а не на компетентного убийцу.
— Извините. Дядя просто сказал, что мой начальник, который бессердечно уволил меня, не достоин моих переживаний. Дядя Сэмми просто немного разозлился, что его любимая племянница придерживается патриархата, — говорю я с приторной улыбкой, сжимая руку Самуэля. Он прикусывает губу и смущенно улыбается медсестре.
Она тает.
— Ох, Сэмми. Какой ты хороший дядя, присматриваешь за своей племяшкой. Давай я принесу тебе еще чаю. Как насчет шоколадного торта в придачу? Думаю, я могу положить еще кусочек, — говорит медсестра Тори, подмигивая и заботливо кладя руку ему на плечо.
— Это будет просто чудесно, дорогая. Спасибо, — отвечает он своим самым слабым стариковским голосом и похлопывает ее по руке. Она не замечает, насколько тверды его пальцы, какие они все еще сильные. Какие способные. Она просто улыбается ему сверху вниз, а затем направляется на кухню, когда взгляд Самуэля поворачивается ко мне, его дымчато-голубые глаза обжигают, как лед.