Сидар-Ридж — лучший дом престарелых в Монтане. Неудивительно, что он также самый дорогой, хотя ни для Самуэля, ни для меня это не имеет значения. Я не хотела, чтобы Самуэль отправлялся в дом престарелых, хотела сама ухаживать за ним после того, как он закончит реабилитацию после инсульта, но он отказался.
«Мое наследие не может быть поймано в ловушку из-за моего искалеченного тела», — сказал он, когда я попыталась убедить его остаться. «Ты должна быть в этом мире свободна для охоты».
Поэтому, несмотря на то, что он полностью восстановил способность говорить и хорошо двигает левой стороной, он решил остаться в Сидар-Ридже.
На самом деле, я думаю, потому что убивать других стариков — легкая добыча. Ему буквально сходит с рук убийство с наименьшими усилиями, и не нужно заметать следы. Я сомневаюсь, что он вообще встает со своего инвалидного кресла ради этого.
— Привет, дядя Самуэль, — говорю я, входя в гостиную с двумя чашками чая в руках из просторной кухни. Его водянисто-голубые глаза отрываются от книги. Он не показывает никаких эмоций, когда видит меня; за нами некому наблюдать, поскольку медсестры заняты менее подвижными пациентами.
— Бриа, — хрипло произносит он, когда я целую его в обе щеки.
— В нарды?
— Да.
Я ставлю наш чай на стол, прежде чем подвезти Самуэля к столику у окна. Открываю обтянутый бархатом футляр, настраивая фишки. Он всегда белыми, я всегда черными. Каждый из нас бросает по одному кубику, и он обыгрывает мою тройку шестеркой, а затем начинает игру.
— Четыре? — спрашивает он, имея в виду мой макияж.
— Да. Тебе нравится?
— Не очень.
— Я не удивлена.
Самуэль слегка кряхтит.
— Как там Кейн?
— Как обычно. Засыпает своей шерстью всю мебель, заводит мышей. Живет своей лучшей кошачьей жизнью среднего возраста.
— А учеба?
— Хорошо, завтра у меня встреча с потенциальным научным руководителем диссертации.
— С кем?
— Доктор Каплан.
Самуэль либо уже знает, либо изучал всех моих профессоров в преддверии получения моей докторской степени в Беркширском университете. Он прочитал их самые престижные статьи, разорвав некоторые из них в клочья из-за слабых аналитических методов, дрянных статистических выводов или рекомендаций по разработке. Но он кивает на имя доктора Каплана.
— Время?
— В два тридцать.
Самуэль снова кивает. Я вижу, как несколько мигающих огней просачиваются сквозь белые кружевные занавески на окне общей комнаты, к парадным дверям подъезжает машина скорой помощи. Врачи выгружают каталку и вкатывают ее в вестибюль, направляясь к палатам ординаторов. Я медленно поворачиваюсь к Самуэлю, вопросительно приподняв бровь, и он уклончиво пожимает плечами.
Мы заканчиваем оставшуюся часть первой партии в молчании, и он выигрывает.
— Ты собираешься рассказать мне? — спрашивает он, когда мы настраиваем вторую игру. Я мило улыбаюсь через стол, и его глаза сужаются.
— Что ты имеешь в виду, дядя Сэмми?
Его хмурый взгляд темнеет, когда я улыбаюсь и делаю глоток своего чая. Он терпеть не может, когда я называю его Сэмми. Но я не буду заходить с ним слишком далеко. В следующий приход, у меня в чае может оказаться яд.
— Ах, мое свидание, — говорю я. — Да, — каждый из нас бросает по одному кубику, и он снова выигрывает, начиная второй раунд. — Было прекрасно. Быстро. Не привело в восторг.
Самуэль фыркает.
— Гэри позвонил, так что все закончилось быстро, у меня даже не появилась возможность поиграть. Но я устала, так что была не против.
Под катарактой Самуэля загорается искра. Гэри — удавка. Самуэль нравится эта игра в закодированные разговоры об убийстве. Это одна из очень немногих вещей, которые ему по-настоящему нравятся, если не считать того, что он убивает сам.
— Что хотел сказать Гэри?
— Не так уж много. Это был односторонний разговор. Кэти тоже была на связи.
Самуэль одобрительно кивает головой. Кэти — Кетамин. Я знаю, что лучше не усмирять такого мужчину, как Тристан, одними руками, даже если его единственным занятием была игра в гольф два раза в неделю, а я тренируюсь минимум по два часа в день. Самуэль хорошо научил меня тому, как снижать риск.
— В подвале был потоп? — спрашивает он после глотка чая.
— Как обычно. Но все будет прекрасно. Я подожду несколько дней.
Мы обмениваемся легкой мрачной улыбкой.
— Намечены какие-нибудь будущие даты?
Я пожимаю плечами, передвигая фигуры на доске.
— Может быть. Вчера получила новый номер.
Самуэль смотрит на меня, его пристальный взгляд запоминает детали моего невыразительного лица. Когда он заканчивает исследовать мою кожу, он сосредотачивается на моих глазах, вонзаясь в мой мозг, как вращающееся лезвие.
— Не спеши. У тебя есть время. Ты делаешь слишком много, значит, будешь совершать ошибки.
Самуэль приостанавливает движение своей руки над доской. Это не игра и не код. А забота. И я его не подведу.
— Конечно, дядя. Я не буду торопиться. Семестр вот-вот начнется, и если Каплан согласится стать моим куратором, диссертация будет у меня в приоритете вещей. Обещаю.
Он поднимает руку еще на один вдох, прежде чем одобрительно хмыкнуть, зная, что я держу свое слово. В конце концов, я не просто его протеже. Я обязана своей жизнью Самуэлю. Я — его единственная вспышка милосердия. Из ста семидесяти двух убийств я единственный человек, которого он спас.
Каталка скрипит позади меня. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как врачи скорой помощи выкатывают тело, накрытое простыней.
Поворачиваюсь к Самуэлю, и он улыбается.
Сто семьдесят три.
Глава 3
ИЛАЙ
Вам знакомо чувство, когда инстинкт кричит, что тебе нужно быть в другом месте, хотя были свои планы?
Именно это происходит со мной сейчас.
План состоял в том, чтобы пойти прямо в свой офис, закончить список заданий и разместить на сайте. Несколько нетерпеливых студентов уже написали мне об этом по электронной почте. Кажется, вот и все дела, а потом можно насладиться последними мгновениями лета. Но этот внутренний инстинкт привел меня в «Дежавю», кофейню возле кампуса. Я не знаю, действительно ли это инстинкт или желание избегать работу до последнего момента, но я здесь.
— Добрый день, доктор Каплан, — говорит Маршалл, когда я подхожу к стойке.
— Здравствуй, Маршалл. Последний год остался?
— Последний год, — подтверждает он с гордой улыбкой, ловко постукивая портафильтром по краю контейнера для компоста. Его мускулистая рука сгибается, когда он заправляет фильтр. Парню не нужно работать — он здесь учится на полной стипендии по легкой атлетике, — но видимо, ему нравится тут, и я уважаю трудовую этику. — Как обычно, Кэп?
— Пожалуйста.
Маршалл работает эффективно, передавая мой американо через стойку, прежде чем у нас появляется возможность углубиться в светскую беседу. Я благодарен ему за это. Мне нравится Маршалл, но сегодня я не в настроении для любезностей. Как только расплачиваюсь, я нахожу столик у окна и устраиваюсь в своем одиночестве.
У меня какое-то тревожное чувство с начала нового года. Еще одна группа студентов. Еще больше собраний преподавателей. Больше политики и позерства. Но еще есть острое осознание того, что на моем горизонте маячат перемены. До предстоящего перерыва осталось всего несколько коротких месяцев, и, как бы сильно это ни тревожило меня, приятное волнение тоже присутствует. Я применю свои навыки на охоте. Все эти годы учебы, преуспевания, преподавания, исследований… неустанная работа, наконец, завершается ощутимым результатом. Я смог привязать свое имя к хорошему делу. К благородному.