— Должен поблагодарить тебя, — растягивает он, не торопясь с каждым словом. — Ты избавилась от Синтии. Молодец, что нашла за меня крысу. Ты очень добра.
— Я очень великодушная, — я натягиваю маску на свою злобу, изучая скол на черном лаке своего маникюра. — Что на тебе сейчас надето?
В трубке раздается издевательский смех.
— Разве ты не должна спрашивать это моего брата?
Мое сердце сжимается из-за Илая. Все это время он оплакивал потерянного брата, и Кэрон, должно быть, наблюдал издалека, не обращая внимания на его страданиям. Я сдерживаю свой гнев.
— Можешь смеяться надо мной, Гейб. Или Кэрон. Насрать. Я попробую сама догадаться. Ты в халате, отдыхаешь у бассейна. Какая-то женщина с промытыми мозгами находится рядом с тобой, надеясь, что ты заполнишь ту пустоту, которую какой-то мудак вырезал в ее жизни, хотя у тебя и нет намерения этого делать. Ты, наверное, потягиваешь «маргариту», воображая, что это только вопрос времени, когда я умру от сепсиса, и ты сможешь вернуться к своей жизни, манипулируя людьми, потому что это единственный способ завести друзей.
— Почти угадала, волчонок. Латте матча с кокосовым молоком, полученным из экологически чистых продуктов «Здоровье ягненка».
— Конечно, еще бы. Не угадала, — я поворачиваюсь, глядя на потрепанные стебли собранной кукурузы, на солнце, опускающееся к горизонту вдалеке. — Я думаю, ты слишком наслаждался собой, чтобы заметить это.
— Заметить что? — спрашивает Кэрон с нотками высокомерия в голосе.
— Не слишком ли… тихо… там, где ты находишься? Не думаешь? — последовала долгая пауза, затем на том конце провода послышался шорох ткани. — Тебе не кажется, что чего-то… не хватает?
Ткань сдвигается, и женщина говорит что-то неразборчивое на заднем плане. Я представляю, как Кэрон соскальзывает со своей кровати или встает с шезлонга, забыв о своем латте матча, когда начинает понимать, что что-то не так.
Улыбка согревает меня до глубины души.
— Гав-гав, лохматый. Ты не забыл дать своей преторианской стае собачьи вкусняшки? — на линии слышится еще какое-то движение, потом полностью замолкает. — Ты что, отключил звук, моя маленькая Бо-Пип[21]? Я надеялась услышать, как звучит твое прозрение.
Еще одна долгая пауза.
— Ты…
— Они все ушли, Кэрон. И утащили с собой кучку твоих преданных прихожан. Видишь ли, у каждого есть своя цена, даже у Коффи Н’Доли, и иногда не хватает твоих долларов на выполнение работы.
Я почти слышу, как мысли Кэрона складываются в кучу, как тетрис, одно осознание наталкивается на другое, пока все они не рушатся.
Самуэль сделал это. Он нашел способ устранить охрану Кэрона. Рядом нет никого, кто мог бы защитить его. И мы украли ягнят из-под его присмотра.
Между нами лишь быстрое и тихое дыхание Кэрона, и я наслаждаюсь каждым мгновением, готовая сохранить его среди своих трофеев.
— Чего ты хочешь? — наконец спрашивает он.
— Встретиться. Лично. Один на один. И нет, я не хочу убивать тебя. Я бы уже сделала это. Если ты не согласишься на встречу или если появишься с кем-то, преторианцам будет дано указание передать всю информацию о тебе ФБР.
Еще одна приглушенная пауза. Я представляю, как он устраивает небольшую истерику на заднем плане, как отчитанный ребенок.
— Где? — выдавливает он из себя.
— Фуллер-Плейс, 52. В полночь, — говорю я, глядя на часы. У него будет достаточно времени, чтобы выбраться из своего дома в Веллере, если он поедет сейчас.
Я вешаю трубку.
Мое сердце отбивает возбужденную песню о стенки груди, когда я прислоняюсь к джипу. Я стала на один шаг ближе. Выбрасываю телефон в кювет и уезжаю.
Я направляюсь к заброшенной заправке, где мы собирались на «Осеннюю гадюку», паркуюсь там, откуда открывается вид на окраину города за холмистыми предгорьями. Здесь тихо. Когда я выхожу из джипа, ветра нет. Я прихрамываю к тому месту, где Илай дрался с Уилсоном, и смотрю вниз на капли крови, все еще образующие темное пятно на потрескавшемся асфальте. Сломанный зуб лежит на земле. Я балансирую на здоровой ноге и наклоняюсь, чтобы поднять его, перекатывая зазубренные края по ладони.
Интересно, что чувствовал Илай в тот момент, когда прижал Уилсона к земле и осыпал его ударами. Чувствует ли он вину сейчас, когда оглядывается назад на то, что он сделал? Я бы почувствовала волнение. Наслаждение. Глубокое чувство удовлетворения от того, что мое физическое «я» и мои самые темные желания совпали. Уж точно не чувство вины. Ничего подобного.
Я наклоняю руку, зуб катится с моей ладони и падает на тротуар с тихим стуком. Я смотрю на него сверху вниз, когда понимаю, что чувствую то, чего никогда раньше не испытывала.
Сожаление. Чувство вины.
За то, что причинила боль Илаю.
Я должна была рассказать ему все раньше. Он мог бы принял решение еще до того, как влюбился. Он единственный человек, которого я хотела защитить, и мне это не удалось.
Я знаю, что никогда не верну то, что потеряла. Ни с кем. Нет никого похожего на Илая. Все, что он говорил о любви, было правдой. Я его не заслуживаю. Я не могу стать другой. Лучшая версия меня самой никогда не впишется в его мир, с его правилами. Но есть один способ, которым я могу все исправить для него.
С тяжелым вздохом я ковыляю обратно к джипу и достаю свой айпад, проверяя камеры на Фуллер-плейс, пока вокруг меня сгущаются сумерки. Вместе с этим наваливается усталость, набрасываясь на мои плечи, как плащ. Я снимаю часы и ставлю будильник как на них, так и на айпаде. Зубами помогаю закрепить кабельную стяжку у себя на руках, затем откидываюсь на спинку водительского сиденья и закрываю глаза.
Ощущение, что я лишь моргнула, когда звенит будильник. Боль пронзает ногу и руку. Голова раскалывается в знак солидарности с остальным телом. У меня не было с собой ничего крепче ибупрофена, поэтому я принимаю две таблетки и завожу джип, направляясь в Фуллер-плейс.
Фуллер-плейс, 52 — это бывший консервный завод на окраине промышленного района города. Окруженный заросшими полями, он заброшен, но сохранился в хорошем состоянии, кирпичи и окна все еще целы, строение обнесено высоким забором из сетки-рабицы. Я паркуюсь на некотором расстоянии за сараем электростанции, расположенным в стороне от дороги, и в последний раз проверяю камеры, затем выхожу из машины с пластиковым пакетом с ограниченным количеством оборудования и начинаю медленно ковылять к консервному заводу.
Взломав замок на воротах с помощью карабина, я шаркаю по потрескавшейся подъездной дорожке к неосвещенному зданию. Луна достаточно яркая, чтобы освещать мне путь, но я все равно несколько раз спотыкаюсь. Низкий приступ тошноты скручивается в животе. Я не уверена, то ли это от предвкушения, то ли от лекарств, которые я приняла за последний день, то ли это начало инфекции. Что бы это ни было, я начинаю плохо чувствовать себя.
— Насрать, — говорю я себе, подходя к двери и вскрывая замок. Все еще со связанными запястьями я поворачиваюсь и выбрасываю пистолет-пулемет в траву, затем вхожу в темноту фабрики, и скрипучая металлическая дверь закрывается за мной с гулким стуком.
Я включаю фонарик, достаю из-за спины пригоршню светящихся палочек, отламываю первую и бросаю ее на пол, оставляя небольшой след из хлебных крошек, чтобы Кэрон последовал за мной. Голуби порхают над головой при моем вторжении. Если не считать шелеста их крыльев и тихих тревожных возгласов, в здании царит тишина, когда я, прихрамывая, выхожу на открытое пространство.
На ходу зажигая еще несколько светящихся палочек, я ощупью поднимаюсь по лестнице, где чердак тянется к высоким окнам, выходящим на луну. Поскольку я оставила свои часы в джипе, не знаю, который сейчас час, но, по моим прикидкам, у меня есть тридцать минут до появления Кэрона.
21
Английское детское стихотворение (песенка). Сюжет: Девочка по имени Бо-Пип потеряла своих овечек.