Трудно объяснить, почему Филипп Чедлей играет такую важную роль в политике. Что касается его социального положения — тут все ясно. Он носит одно из самых знаменитых в Англии имен, у него огромное состояние. Он имеет большой вес в своей партии. В разные годы он занимал различные правительственные посты. Я был несказанно удивлен, что после последних выборов он не приступил к исполнению своих обязанностей. Ходят слухи, будто его придерживают для какого-то особого назначения: собираются или сделать послом в Вашингтоне, или послать вице-королем в Индию. Меня это не удивило. Филипп Чедлей — темная лошадка.
— Или, скорее, черная пантера, — со смехом заметила Анжела.
Не знаю почему, но ее легкомысленное замечание не понравилось мне.
— Спасибо, Генри, — сказала я. — Давайте пойдем домой, — предложила я вставая, — я устала.
Анжела с удивлением взглянула на меня. Обычно я никогда не поднималась из-за стола первой. Я тщательно соблюдала правило, что первой встает Анжела. Однако сейчас моя сестра восприняла мое нарушение вполне добродушно.
— Неудивительно, — сказала она, — я сама без сил. Мы будем ужинать только в девять — надеюсь, у нас хватит времени на отдых.
— А разве мы не идем на коктейль? — спросила я.
— Не сегодня, — ответила Анжела. — Дуглас Ормонд сказал, что, возможно, он заедет. Если так, мы устроим коктейль у меня в спальне.
Она произнесла последние слова самым обычным тоном, но я заметила, что Генри нахмурился. Не в первый раз мы собирались в спальне Анжелы, чтобы выпить коктейль. Обычно она устраивалась среди кружевных диванных подушек. Ее комната отличалась от обычной гостиной только тем, что там стояла кровать. Однако я знала, что это раздражало Генри.
— Мне кажется, ты могла бы одеться, — однажды сказал он в моем присутствии.
Но Анжела только рассмеялась в ответ.
— Да не приставай ты ко мне со своими предрассудками, — проговорила она. — Ты рассуждаешь как типичный обыватель: если люди оказываются в спальне, значит, они занимаются чем-то плохим.
Однако на этот раз у Генри не было причин беспокоиться, так как по приезде домой мы обнаружили, что нас ждут гости, о которых Анжела совсем забыла. Оставив всех смеяться и болтать в гостиной, я поднялась в свою комнату.
Оказавшись одна, я сняла шляпку и бросила ее на кровать, потом подошла к зеркалу. Но вместо своего отражения я видела темные глаза сэра Филиппа и его высокий лоб, обрамленный каштановыми волосами. Я сообразила, что опять и опять шепчу его имя. В этом имени заключалась некая магическая сила, и я никак не могла вспомнить, не могла понять, почему оно так странно отзывается в моей душе.
В чем дело? О чем напоминает его имя? Меня охватывало волнение и била дрожь, у меня звенело в ушах. Я стала считать, сколько дней и даже часов отделяет меня от вторника — от того дня, когда я смогу вновь увидеть его.
Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного, впервые мною владело чувство, природы которого я была не в состоянии понять. Я пыталась вспомнить его речь в Парламенте, вспомнить, какие слова он употреблял, но я слышала только его голос, видела его сдержанные жесты и плавные движения, когда он поднимался, чтобы поправить выступающих. Почему он произвел на меня такое впечатление? Почему, спрашивала я себя.
Я ни в коей мере не пыталась приуменьшить его воздействия на себя, я не могла недооценивать того, что произошло. Случилось нечто необычное и грандиозное.
Я умылась, переоделась и спустилась вниз. После двух часов пребывания в прокуренной и шумной гостиной я была безмерно счастлива, когда гости наконец распрощались и уехали. Остался один Дуглас Ормонд. Генри проводил гостей до дверей и собрался было вернуться в гостиную, но я, понимая, что Анжела хочет остаться наедине с Дугласом, взяла Генри под руку.
— Тебе пора пойти переодеться, — заметила я. — Мы ужинаем в девять, и нельзя опаздывать. Сегодня у нас была до ужаса чопорная вечеринка, все были такими официальными и деликатными.
— О Боже! — застонал Генри. — Другого такого приема я не вынесу!
— Этого я и боюсь, — ответила я. — Не смей говорить мне, что ты без сил, — мы не выполнили и половины намеченного, а ведь я буду жить у вас до конца июля.
— Так долго? — пошутил Генри.
— А, может, еще дольше, если вы не выгоните меня, — сообщила я, поднимаясь с ним по лестнице и держа его под руку. При этом я восхищалась собственной тактичностью по отношению к Анжеле.
— Тогда мне придется выдать тебя замуж, — заключил Генри. — Только в этом я вижу свое спасение.
— Почему бы и нет? — спросила я. — Если мне удастся подыскать себе такого же хорошего мужа, как ты, я буду очень довольна.
Генри резко остановился.
— Лин, — проговорил он, — ты действительно считаешь, что я хороший муж?
— Да, Генри, я действительно считаю, что ты хороший муж, — с той же серьезностью ответила я.
— Иногда я кажусь себе самым настоящим дураком, — признался он.
Я почувствовала, что сейчас он примется рассказывать мне о мучивших его сомнениях. Я понимала, что в настоящий момент это ни к чему хорошему не приведет. Скоро ужин, к тому же я не знала, какими словами успокоить его, что сказать ему в ответ. Я схватила его за руку и проговорила:
— Ты же знаешь, что это не так.
И, взбежав по лестнице, скрылась в своей комнате.
Я находилась в ванной, когда услышала, как дверь моей спальни открылась.
— Кто там? — крикнула я, и через секунду в ванную вошла Анжела. Она была бледна, в ее глазах стояли слезы.
— Анжела! — воскликнула я. — Что случилось?
— О Лин! — проговорила она. — Ты даже представить не можешь, что случилось. Я понимаю, что не должна морочить тебе голову своими проблемами, но мне больше некому рассказать. Возможно, Дуглас уедет в Палестину. Это еще не официально, но они вполне допускают, что их полк могут туда послать.
— О, дорогая моя, — сказала я. — Мне ужасно жаль.
— Я не переживу этого, Лин, просто не вынесу. — Анжела опустилась на стул и закрыла лицо руками. — Только он делает мою жизнь стоящей, только благодаря ему я еще не попала в сумасшедший дом, не наложила на себя руки.
— Анжела! — вскричала я. — Не смей так говорить!
— Ты даже не представляешь, что за жизнь у меня здесь, — сказала она, — насколько моя жизнь убога и смертельно скучна. Ты видела Генри — теперь ты можешь понять, каково мне с ним, — и так день за днем, год за годом?
— Он любит тебя, — заметила я.
— О, теперь любит, — презрительно проговорила Анжела.
— Что ты имеешь в виду под этим «теперь»? — спросила я.
— Именно то, что сказала, — ответила она. — Когда я выходила за него замуж, он был на седьмом небе от того, что ему удалось заключить выгодную в социальном плане сделку. Он нуждался в жене-аристократке, которая хорошо смотрелась бы во главе стола и у которой были бы безупречные общественные связи. Он все это получил. Он мурлыкал, как кот, которому дали миску сметаны. Мне было всего девятнадцать — столько же, сколько тебе сейчас, Лин, — но меня не так-то просто было обдурить. Я часто наблюдала, как Генри смакует мой титул, с каким наслаждением он рассказывает обо мне и, особенно, о папе с мамой — как будто они какие-то музейные экспонаты. Думаю, со стороны это выглядело смешно, но для меня было невыносимо его слушать, я сгорала от стыда. Он просмотрел все записи о Мейсфилде и семейные хроники и никогда не забывал в разговоре упомянуть почерпнутые там факты. Я обычно ждала фраз, которые начинались словами «Мой тесть, лорд Мейсфилд…», или «Предок моей жены…», или «Это как раз напомнило мне о случае, произошедшем у Шербруков…» Меня тошнило от этого. Потом я решила, что буду наслаждаться жизнью: если Генри получил то, о чем мечтал, то почему бы и мне не добиться того же?