— Очень красивые, — ответила я.
— Они стоят четверть миллиона, — сообщил Генри.
Я с усилием заставила себя переключить внимание на своего зятя.
— А чем еще мне следует восхищаться? — поинтересовалась я.
— Последней реликвией ушедшего века, — сказал он. Я вопросительно посмотрела на него, и он объяснил:
— Я имею в виду тот факт, что ты находишься в одном из немногих оставшихся частных особняков, где можно увидеть представление подобного рода. Но это вопрос времени и роста налогов, когда Чедлей-Хаус постигнет участь остальных. Он превратится в музей, или им завладеет какая-нибудь фирма — и конец приемам.
— Прекрати! — воскликнула я. — Ты говоришь ужасные вещи!
— Но это правда, — промолвил Генри, причем в его голосе слышалось явное удовольствие.
Мне показалось, что его возмущает, как сэр Филипп чтит традиции. Деньги Уотсонов, сделанные на торговле пивом, не могли купить того, что сэр Филипп унаследовал от своих предков — не только дом, картины, гобелены, но и ощущение преемственности поколений, надежности и стабильности. Даже облик нашего хозяина свидетельствовал об этом. Исчезни его богатство, он все равно обладал бы тем, что всегда останется недоступным Генри. Бедный Генри, у него есть только деньги, которые не смогли принести ему счастья. Мне захотелось утешить его, но внезапно Генри легонько толкнул меня и проговорил:
— Вон идут герцог и герцогиня.
Я повернулась и увидела появившихся в дверях самых молодых и очаровательных представителей королевской семьи. Сэр Филипп провел их в гостиную и по очереди представил гостей. Преисполнившись гордости собой, я присела в реверансе, но тут подошла Анжела и прошептала:
— Перестань таращиться, Лин! У тебя сейчас глаза выскочат из глазниц!
Я смутилась. Но Анжела была способна обескуражить кого угодно. Я чувствовала, что для нас с Генри она была той самой ложкой дегтя в бочке меда. И все же мы оба любили ее.
Ужин превратился для меня в кошмар. Меня усадили между двумя напыщенными старцами, у которых совсем не была желания беседовать со мной. Впервые в жизни я ела с золотой тарелки, и мне стоило огромного труда не стучать по ней ножом и вилкой. Я частот поглядывала на сэра Филиппа, хотя и сидела на другом конце стола. В черном фраке, со сверкающими орденами и медалями он являл собой впечатляющее зрелище.
У меня появилась возможность разглядеть его лицо. «У него усталый вид, — подумала я, — а временами, когда он молчит, даже грустный». Я спрашивала себя, о чем он думает, счастлив ли он, имеет ли возможность получать то, что пожелает. Мне показалось забавным, что в доме холостяка устраиваются такие пышные приемы.
За те дни, что отделяли наше знакомство от сегодняшнего приема, мне удалось кое-что узнать о нем самом. Оказалось, что очень просто вызвать людей на разговор. Стоило только Анжеле сказать:
— Во вторник мы ужинаем в Чедлей-Хаусе. А вас пригласили? И в ответ слышалось:
— С Филиппом? О, моя дорогая, тебе там очень понравится. У него всегда такие интересные вечера. Я им восхищаюсь. Иногда он кажется мне самым красивым мужчиной в Лондоне.
Но все их слова звучали неискренне, как будто они, не будучи близко знакомыми с Филиппом Чедлеем, пытались заставить всех окружающих поверить в обратное.
Когда ужин подошел к концу, дамы собрались в гостиной. Я заметила среди них девушку примерно моего возраста. Она тоже была блондинкой, но ее волосы имели пепельный оттенок. Приглядевшись, я заметила, что ее платье было старомодным и сшито из дешевой ткани.
Она увидела, что я смотрю на нее, подошла ко мне и села рядом на обитый гобеленом диван.
— Меня зовут Элизабет Батли, — представилась она. — А вы сестра Анжелы Уотсон, только я не знаю, как ваше имя.
— Лин Шербрук, — ответила я. — Расскажите мне, кто эти люди, если вы кого-то знаете.
— О, я тут всех знаю, — сказала она. — Филипп — мамин кузен, поэтому он всегда приглашает нас на свои вечера.
Я вспомнила, что Анжела рассказывала мне о леди Батли, которая была фрейлиной какой-то герцогини из королевской семьи.
— А вам весело на его вечерах? — поинтересовалась я.
— Иногда, — ответила Элизабет. — Дело в том, что я впала в своего рода немилость — мне не удалось быстро выйти замуж, поэтому за пять сезонов все уже устали вывозить меня в свет.
— Какой ужас, — сочувственно заметила я.
— Да, вы правы, — согласилась она. — У меня две сестры — одну вывезли в свет в прошлом году, а другую — в этом. И их, естественно, страшно раздражает, что я, старая карга, пытаюсь получить приглашение и для себя.
— Они и сегодня здесь? — спросила я.