Мы сидели в его комнате в Чедлей-Хаусе. Нам неожиданно выпала возможность пообедать вдвоем, так как хозяйка дома, в который мы были приглашены, в последний момент известила всех гостей, что обед откладывается, так как ее дети заболели корью.
— Мне надо съездить в Палату, — сказал Филипп, бросая взгляд на часы. — А ты чем займешься?
— Я свободна до половины четвертого, — ответила я. — Можно мне остаться здесь и посмотреть книги? Делать мне все равно нечего, а на улице жарко.
— Конечно, — ответил он. — Встретимся за ужином, хорошо?
— Да, — сказала я. — Ты помнишь, что сегодня Анжела устраивает прием?
— Естественно, — проговорил он. — В честь французского посла. Разве я не предупреждал, что у нас не будет ни единой свободной минуты.
— Ты был абсолютно прав! — вздохнула я. — Надеюсь, когда-нибудь нам удастся посидеть вдвоем, без снующих вокруг нас толп. Слава Богу, что ты хоть изредка попадаешь в мое поле зрения, когда появляешься на другом конце длиннющего стола — в противном случае у меня возникли бы сомнения по поводу того, что мы с тобой присутствуем на одном и том же приеме.
— Помолвленным нужно разрешать сидеть рядом, — сказал он. — Я не понимаю, почему все так стараются рассадить нас подальше друг от друга.
— Чтобы дать нам возможность убедиться в правильности принятого решения, пока мы не связали себя священными узами.
— Да, нам не грозит надоесть друг другу за эти дни, — засмеялся он. — До свидания, Лин. — Он поцеловал меня в щеку и направился к двери. — Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится.
— Хорошо, — ответила я. — До свидания, Филипп. Наш спокойный обед доставил мне огромное удовольствие.
Выждав немного, я отложила «Тотлер»и обошла комнату. Я пришла в восхищение от полок, заполненных дорогими книгами в красивых переплетах. Как часто я мечтала о такой библиотеке! Я осматривала полку за полкой и совсем не удивилась, когда обнаружила, что здесь собрана большая коллекция книг об Индии. В основном здесь были труды по философии и религии. Я заметила, что некоторые строки подчеркнуты, и на меня накатила волна ревности при мысли, что это пометки Нади.
Я надеялась, что наш интерес к книгам станет краеугольным камнем, фундаментом для здания, которое я была твердо намерена возвести. Но я никуда не могла деться от Нади, она стала постоянно преследовать меня точно так же, как она преследовала Филиппа. Но почему, спрашивала я себя, я никак не могу уничтожить след, оставленный ею на земле, в то время как другие, более важные и нужные люди, всеми забытые, лежат в могилах? Неужели ее жизненный вклад оказался значительней, или между нами — что совершенно противоречит здравому смыслу — существует какая-то связь, которая заставляет нас отзываться на ее зов?
Я взглянула на стоявшую на письменном столе фотографию матери Филиппа — ее лицо было нежным и добрым.
— Помоги мне, — прошептала я. — Помоги мне сделать его счастливым! Если Надя жива, то и ты жива! Вы обе любили его, но сначала он принадлежал тебе. Помоги мне — где бы ты ни была, дай своему сыну покой.
Это была молитва. Я взяла шляпку и перчатки и собралась уходить. Внезапно я заметила, что на двух полках за диваном стоят альбомы для фотографий. Я опустилась на колени и стала перебирать их. В некоторых альбомах были недавние фотографии, в других — снимки пейзажей и храмов, сделанные Филиппом во время его путешествий. Альбомы были составлены по годам, и, обнаружив наконец то, который относился к 1910 — 1920 годам, я радостно вскрикнула. Может, здесь я найду ключ к разгадке.
Я открыла альбом. Я пришла в полное изумление, когда открыла сначала первую страницу, потом вторую, потом третью! Я принялась судорожно переворачивать страницы одну за другой. Все фотографии были вырваны или срезаны перочинным ножом. Осталось всего с десяток снимков, на которых был изображен только Филипп, молодой и веселый: в Лонгморе, на Ривьере, на поле для поло, возле машины.
От других фотографий остались только обрывки, которые не смогли отодрать. По ним ничего нельзя было понять.
Что это значило, спросила я себя? Почему Филипп так поступил — не могла же я предположить, что альбом изуродовал кто-то посторонний?
Я поставила альбом на полку и поднялась с колен. Часы показывали почти половину четвертого. Я должна была идти. Мне в голову пришла одна мысль, которой я устыдилась. Но, движимая любопытством, которое оказалось сильнее моей гордости, я открыла находившуюся между шкафами дверь — ту самую дверь, которую показала мне Элизабет.
Вход в спальню скрывала портьера. Мгновение я колебалась, потом отодвинула ее. Я уже не могла остановиться, непреодолимая сила влекла меня вперед. Осторожно ступая, я вошла в комнату.