Я стою перед тобой без оружия — мое распятие распалось у меня в руках в утро Черной Пасхи, — но все равно, я заклинаю тебя и требую, чтобы ты вернулся в свои пределы.
Ответа не последовало. Наступила долгая пауза. Потом заговорил Терон Уэр:
— Учитель, я думаю, ты хорошо меня знаешь: я — последний черный маг в мире и самый сильный из тех, кто когда-либо занимался этим высоким искусством. Я также видел знаки, подобные тем, о которых говорил отец Доменико, но я сделал из них другие выводы. Мне кажется, что последнее столкновение с Михаилом и его воинством не могло завершиться, — несмотря на то огромное преимущество, которого ты уже добился. А если так, тогда, быть может, ты совершил ошибку, начав войну против людей, или они ошиблись, начав войну против тебя, когда главное дело остается под вопросом. Пока ты еще позволяешь нам заниматься магией, мы, вероятно, могли бы оказать тебе некоторую помощь. И я пришел сюда, чтобы узнать, какой может быть эта помощь, и сделать все, что в моих силах.
Никакого ответа.
Следующим был Бэйнс:
— Я пришел, потому что мне приказали. Но, раз уж я здесь, выскажу и свою точку зрения на это дело: она мало отличается от предыдущего мнения. Я пытался убедить генералов не нападать на город, но у меня ничего не вышло. Теперь они поняли свою ошибку, я уверен, они заметили, что вы не стали уничтожать все их силы, хотя имели возможность, — и, может быть, теперь мне удастся больше. По крайне мере, я могу попробовать, если вам это понадобится.
Едва ли нам удастся помочь вам в войне против Небес, если мы не смогли ничего сделать с этой вашей крепостью. Кроме того, я предпочитаю сохранять нейтралитет. Но, договорившись с нашими генералами, вы избавились бы от лишних хлопот, пока у вас есть дела посерьезней. А если вам этого мало, прощу не винить меня. Я пришел сюда не по своей воле.
Вновь наступила жуткая тишина, наконец даже Джек Гинзберг вынужден был заговорить:
— Если вы ждете меня, мне нечего предложить, — сказал он. — Я, конечно, благодарю за оказанные в прошлом любезности, но я не понимаю, что происходит, и не хотел бы впутываться в это дело. Я только выполнял свои обязанности; что же касается моих личных дел, я бы предпочел, чтобы мне позволили заниматься ими самому.
Теперь, наконец, огромные крылья пошевелились: и все три лица заговорили. Голоса не было слышно, и слова сами появлялись в ушах слушателей.
О, маловерные, — промолвил Червь,
Вы, чье ничтожное тщеславье
Лелеяло надежду даже в сих глубинах
Лишить Нас золотого Трона — хоть для Нас он
Лишь бремя тяжкое. Алхимией своею
Ты мнил, монах, возвысить славу
Небесного Владыки; но к тому ли
Сквозь вековечный стон и пламя шли вы,
С тех пор, как пали ангелы? Скажите
О том хоть прозой, хоть стихами.
Нас не обманете; тем лишь скорее
Увидим Мы, как мечетесь на грани
Меж Преисподнею и Небесами.
Подобно мореходу, что крушенье терпит
Средь волн кипучих всех своих надежд,
Но не предаст души своей, так не уступим
И Мы в сей страшной битве. Но тому ли
Постичь значенье и причину
Всего, что мы здесь совершили!
О ночь безмолвная, утешь Меня! И сохрани
То Полубожество Мое еще немного,
Покуда не угаснет на рассвете Божества!
Поистине, о маловеры, говорю вам:
Господь наш умер или мертв для нас.
Но, скрытый в глубине непостижимой,
Его остался принцип; и, как звездочет,
Безмерностью небесной зачарован,
Вперяет взор в звезду двойную, так и мы теперь.
О Первопричина! Утратила ее отныне
Вся тварь. Лишь Бог суть независим, Зло же
Само не может жить, и злодеянья
Нуждаются в Священном Свете, ибо смысл их
В нем заключен; Добро всегда свободно,
Тогда как Зло помимо своей воли
Обречено превозносить Добро — так путь нелегкий,
Страданий полон, путника вернет к вершине.
И потому вы, грешники, великой
Гармонии участниками стали,
Как ни низки все ваши устремленья.
Ты, черный маг, и ты, торговец смертью,
Замыслили, предшественников превзойдя,
Помимо Иуды, коего Я Сам терзаю,
Весь мир низвергнуть в Бездну Ночи,
Желая оживить картины,
Что созданы эстетом извращенным Джойсом[48].
И грянула Вселенская война, в которой
Победу одержали силы Преисподней.
Возликовали Мы, но ненадолго,
Освобожденные от Мук, прореченных навеки,
Все наши сонмы духов мерзких,
Что прежде были Ангелами Света.
Но пали и доселе пребывали
Средь ужасов во мраке Преисподней,
Теперь увидели, что мир людей гораздо хуже,
Чем даже в сказочные дни правленья ведьм.
Весьма все новостью такой смутились,
Однако после скорого совета взялись они творить
И проповедовать повсюду Зло, вовсю стараясь
И следуя в том правилам давно известным.
Но вскоре то пустое место,
Где полагается быть Вечному Добру, настало время
Заполнить чем-то; хоть и мертв Всевышний,
Его престол остался. И поскольку
Внизу, как наверху: последний станет первым.
И Тот, кто у ессеев назван
Стоящим за пределами всего,
Возглавить ныне должен, — несмотря на отвращенье,
Добра все силы во Вселенной беспредельной.
Но с вашим злодеянием в сравненьи
Что не покажется добром? А то,
Чего хотим и не хотим Мы,
Теперь значенья не имеет.
В Аду кромешном обрекли нас
Пребыть вовеки, но на Землю
Однажды получив возможность
Ступить, Мы претерпели измененье.
Но как Отцу Греха еще порочней стать?
И вот Мы — Божество, но сделались ли Богом?
Возможно. Известно нам не все, и Иегова
Отнюдь не мертв, но лишь сокрылся или
Сам сократил, как говорит Зогар, свою же Бесконечность,
И, энекуриец, ожидает Великого исхода с безразличьем
Великим; но Мы знаем, во Вселенной,
Им созданной, извечно все стремится
К Нему, и возвещая ныне
Его Самоубийство, мы должны добавить,
Что цель сего ясна Нам совершенно,
Ибо Престол Свой завещал Он
Кому же, как не Человеку,
Который упустил однажды
Свою возможность. И теперь,
Как пожелали Мы вначале, стал Богом Сатана,
И гневом в своей агонии Он превзойдет Иегову,
Обрушившегося на Израиль!
Но царство наше не навеки,
Хоть и покажется вам вечным;
Не в силах пить Я эту чашу, возьми ее, о Человек!
Тебе и лишь тебе она предназначалась
Самим Творцом Вселенной изначально,
Ужасен сей Армагеддон, но род ваш
Еще страшней ждет испытанье,
Ибо из праха предстоит вам
Восстать. Но двери я захлопнул.
И в день неблизкий, но грядущий
Явлюсь опять, и в ваши длани
Я ключ пылающий вложу.
Пока ж — о, участь злая Мекратрига! —
Последнее тягчайшее проклятье
Нести Мне предстоит. И понимаю,
Что не хотел я этой Власти.
И вот: всего достигнув, все Я потерял.
вернуться
См. картину небольшого светопреставления в 15 главе «Улисса».