— Вестовой! Где ты там, Окорок Пенсильванский? Если эти идиоты не поумнеют, перепиши их фамилии — и я съем собственную голову, если получат хоть один доллар за участие в походе!
И колонна стихла. Только слышались перестук копыт по каменистой тропе да всхрапывание лошадей. Самойлов усмехнулся — все было по-американски! В этой стране единым и сущим предметом, субъектом поклонения стали деньги. Максим Горький хорошо назвал Нью-Йорк городом Желтого Дьявола. И этому дьяволу поклоняются все, Начиная от серенького обывателя, его детей, кончая министром, генералом, ученым-профессором. В России тоже ценят деньги, найдутся жадюги, Иудушки Головлевы, способные продать душу черту, поднять руку на отца, мать, продать родную дочь, сестру, жену. Но такого поклонения, открытого и бесстыдного, повального, доходящего до общенациональных размеров, не было в России и нет! Даже замордованных русских солдат, если бы они передвигались точно такой же колонной и были доведены до бунта, нельзя, немыслимо напугать подобным образом — лишить денег, положенных за поход. Такая черта была замечена Самойловым еще студентом в университете Сан-Франциско. Его поразило равнодушие американских студентов ко всему, что выходило за рамки будущей профессии. Самойлов любил и знал русскую литературу, с наслаждением читал Толстого и Достоевского, Пушкина и Лермонтова, Бунина и Куприна. И он даже не поверил сначала, когда стал убеждаться, что очень многие студенты из его университета не имеют представления об Уолте Уитмене, понаслышке знают Марка Твена и вообще имеют смутное представление о родной литературе. Но самое невероятное было в том, что они не стыдятся, а даже бравируют этим! Самойлов с внутренним содроганием гнал сейчас мысль, что за предстоящие долгие годы жизни в Америке, умножая свои миллионы, может сам превратиться в сухого и черствого дельца-бизнесмена... А путей-дорог в Россию-матушку может ведь и не оказаться — обратные дороги всегда длиннее. Одно было ясно: Америка для Джекобса и Россия для Самойлова — это не одно и то же!..
...Зачем большевикам ломать вековые устои? Правьте, берите в руки всю политику, создавайте мощные вооруженные силы, давайте по зубам всем, кто лезет в Сибирь, но не изгоняйте из Сибири Самойловых! Нет, милые, вы еще нас позовете — без наших капиталов ничегошеньки вам не удастся сделать, а иностранный капитал займов не даст. Вернутся Самойловы в свою Сибирь — только бы не слишком поздно, не все бы пришло в запустение...
Да, Джекобс умеет управлять своими солдатами, он храбр и по- своему неглуп. Это хорошо, что даже в таком смешном положении он оказался достаточно сильным. Самое ужасное положение для человека — это когда он смешон. Заставить людей не видеть этой ужасной стороны — такое доступно только сильной личности. Самойлов решил, что этого человека нельзя упускать из виду, надо держаться такого человека.
— Господин Самойлов, — негромко окликнул Бадма. Голос едва дошел до слуха задумавшегося Самойлова. — Вы не забыли, что за той скалой — Черная Пасть!
Самойлов внимательно всмотрелся.
— Ничего я не забыл, — ответил он. — Семкин поворот!
Был старатель Семка-силач. Говорят, десять пудов поднимал. Он и пробил дорогу, вырубил ее в скале. До него, чтобы добраться до Черной Пасти, надо было сбивать плот и спускаться по бурной реке, шепча: «Господи, пронеси!».
Самойлов подъехал к Джекобсу, склонился.
— За поворотом — Черная Пасть. Сделайте так, чтобы не грабили и женщин не трогали. Иначе не видать ни золота, ни пищи. Шахтеры — народ серьезный, хорошо вооружены!
Джекобс, подумав, велел остановить и построить перед ним отряд.
— Кар-рамба! — крикнул он, с трудом сойдя со своего места, и остановившись перед строем, расставил длинные ноги. — Перед вами Черная Пасть — золотой прииск. Это значит — я привел вас к славе и достатку. У вас будут брать автографы, ваши портреты появятся в газетах. Но для этого надо всем вам вернуться живыми. Так что имейте в виду: здесь много шахтеров и они хорошо вооружены. Никаких грабежей, насилий. Мы станем лагерем в стороне от поселка. Поставлю часовых и за всякий самовольный выход из лагеря — расстрел! Вы меня знаете, кар-рамба!
Поселок показался сразу же, как только миновали скалу. Самойлов, словно видя реку впервой, остановился, восхищенный ее силой: в этом месте она прорвала гору и с грохотом неслась, стиснутая двумя отвесными черными скалами, которые местные жители называют Щеками. От скалы до пенящейся воды — двухаршинная каменная тропа Семки-силача. Сколько раз проезжал здесь Самойлов? Но тут почувствовалось, как остро кольнуло сердце: увидит ли он еще этот уголок родимой земли? Не навсегда ли прощается с этими скалами, с этой рекой? А Черная Пасть?..