Их клинки встретились и отскочили с громким лязгом, и Ваэлин сделал короткую секундную паузу, чтобы получить удовлетворение от вида лица Кельбранда Рейерика. Теперь на его лице не было сардонической ухмылки или заведомо изогнутых бровей, в глазах не мелькало веселье. Вместо этого они светились ненавистью, а пестрая плоть его лица дрожала от ярости несравненной высокомерной души, оказавшейся не в своей тарелке.
"Вряд ли это божественный аспект!" хмыкнул Ваэлин, поднимая и опуская меч к голове Кельбранда. На нем не было шлема, и перспектива увидеть, как этот лжебог будет рассекать череп, вызвала у черной песни восторженную трель. Ваэлин почувствовал, что в песне Кельбранда прозвучало предупреждение, и его сабля метнулась в сторону, отбросив орденский клинок, прежде чем тот устремился к шее Ваэлина. Он отклонился в сторону, кружась и приседая, чтобы ударить Кельбранда по ногам, но песня снова позволила ему перепрыгнуть стальное пятно.
"ТЫ!" - крикнул он, и слова вырвались из облака слюны, когда он взял рукоять своей сабли в две руки и нанес несколько ударов по голове Ваэлина. "ТЫ! НЕ! НЕ ДОЛЖЕН! ЧТОБЫ! БЫТЬ! ЗДЕСЬ!"
Ваэлин не отступал, а уклонялся по кругу, позволяя каждому удару промахиваться мимо него на считанные дюймы. Он чувствовал, как песня Кельбранда с каждой секундой становится все более диссонансной, подпитываемая яростью ее владельца, которая, как он надеялся, скоро сделает его глухим к ее смыслу. Он метнул рубящий удар в вытянутую руку Кельбранда, снова не попав, но заставив его отказаться от атаки.
Ваэлин низко пригнулся, сделав финт, чтобы их клинки столкнулись, а затем опустил свой вниз и поднял вверх, нанеся размытый удар по лицу Кельбранда. Он успел откинуть голову назад, чтобы избежать смертельного удара, но не раньше, чем орденский клинок прочертил глубокий разрез от челюсти до брови, пробив при этом правый глаз Кельбранда.
Ликующий победный вопль черной песни был так громок, что лишил Ваэлина чувств, даже когда он направил меч к обнаженной шее Темного Клинка. Он пошатнулся, разбрызгивая кровь и выкрикивая бессвязные слова ярости. Однако вопль черной песни резко перешел в предупреждающее рычание, прежде чем Ваэлин успел нанести еще один удар. Он отшатнулся назад, и сверкающая сталь двулезвийного топора рассекла воздух над его носом. Шталхаст, владевший им, продолжал кружиться, снова занося топор в попытке вогнать его Ваэлину в грудь. На краю его зрения мелькнуло что-то темное, а затем раздался знакомый щелчок и скрежет посоха Чжуан Кая. Один конец посоха был превращен в нечто, напоминающее огромный шишковатый кулак, отчего череп обладателя топора превратился в сжатую груду, несмотря на надетый шлем.
Когда он упал, остальные Шталхасты бросились вперед: одни пытались встать между Ваэлином и своим богом, другие набросились на Вора Имен. Ваэлин срубил двоих из них одним взмахом меча, направляемого песней, и их товарищи резко остановились, когда служители Храма бросились им навстречу. Чо-ка и Ми-Хан сражались спина к спине, мечи мелькали, как стальные хлысты, а Чжуан Кай проносился сквозь Шталхаст, как вихрь, - посох то разил коброй, то превращался в дубину, круша черепа и ребра.
Сквозь суматоху Ваэлин увидел, как Шталхаст поднял Кельбранда на ноги и, освободившись от его хватки, стал кромсать его бешеными ударами сабли. Ваэлин рванулся вперед, подгоняемый очередным радостным писком черной песни, явно обрадованный перспективой продлить конец Темного клинка. Он поочередно отрубит ему все конечности, срежет пластины доспехов и изрешетят его плоть тысячей ран. Он вырежет ему кишки и будет смеяться, глядя, как этот жалкий бог плачет от зрелища собственной гибели. . .
Радость песни закончилась, когда над головой пронеслась огромная тень. Волк все еще поднимал пыль, прыгая над схваткой, уменьшившись в размерах, но сохранив достаточно силы, чтобы разметать нескольких Шталхастов, охранявших черный камень, когда он приземлится среди них. Ваэлин наблюдал, как она на секунду приостановилась, чтобы обнюхать человека, привязанного к деревянной раме, а затем быстрым движением языка облизала его лицо. После этого оно обратило все свое внимание на черный камень и стало кружить вокруг него, оскалив зубы и оскалив пасть. Оно стало двигаться быстрее, размываясь по мере набора скорости и превращаясь в серебристо-серый вихрь, который начал медленно сжиматься вокруг камня. Вихрь набирал скорость, все сильнее сжимаясь, пока не произошел последний всплеск силы, породивший громовой раскат вытесненного воздуха, от которого разлетелись все души в пределах видимости. Ваэлин пошатнулся, но устоял на ногах, наблюдая за тем, как светящийся вихрь, казалось, сливается с черным камнем.
Ваэлину пришлось прикрыть глаза от яркости взрыва, и он услышал свист осколков, проносящихся по воздуху слишком быстро, чтобы уследить за ними, и жесткий стук, с которым некоторые ударяются о броню и плоть. Когда он снова перевел взгляд на платформу, от черного камня не осталось и следа. На ней лежали только связанный человек и лежащий на земле волк, грудь которого вздымалась в напряжении.
Оглядевшись по сторонам, Ваэлин увидел, что большинство Шталхастов либо лежат убитыми, либо ранеными, а те, кто еще держался на ногах, спотыкаются в ошеломленном замешательстве. У многих были лица людей, очнувшихся от долгого кошмарного сна. Другие были доведены до безумия: они бросали оружие и бросались с палубы корабля, некоторые опускались на колени и рыдали, рассекая кинжалами запястья или горло. Одна фигура, однако, стояла на коленях в подобии спокойного созерцания, опустив голову, и казалась почти безмятежной, если бы не кровь, струившаяся из глубокой раны на его лице.
Черная песня зашумела в предвкушении, когда Ваэлин направился к нему, отпихивая в сторону обезумевших и растерянных, но никто из них не был склонен ему противостоять. Сначала его пальцы, - ворковала песня, посылая волны голода в грудь Ваэлина, когда он остановился перед человеком, который всего несколько мгновений назад был богом. Один за другим, - пропела песня. А затем содрать с него кожу, медленно, ох как медленно...
Шум множества голосов и стук сапог по дереву привлек его внимание к восточному рукаву скопления кораблей. Рой пиратов спускался по канатам с более высоких судов, чтобы присоединиться к нескольким сотням других, уже бесчинствовавших на искореженных и перекрещивающихся палубах побежденного флота Темного Клинка. На севере имперские корабли более организованно высаживали Янтарные полки. Оба войска продвигались по волнистой деревянной равнине, сметая на своем пути небольшое сопротивление нескольких узлов Шталхаста и Тухлы, сражавшихся, как он полагал, скорее от отчаяния, чем из чувства верности. Оставшиеся в живых Искупленные не оказывали никакого сопротивления и бродили вокруг в шокированном недоумении, многие из них спотыкались в море или падали на колени, выражая свое безумие, как фанатики, лишенные чувств. Орда Темного Клинка потеряла своего бога.
Глядя на коленопреклоненного Кельбранда Рейерика, Ваэлин не почувствовал ни малейшего признания, ни малейшего намека на то, что это не просто человек. Никаких даров. Никаких благословений. Никакой божественности. Ни песни.
Музыка черной песни звучала быстро, а Янтарные полки и пираты приближались все ближе. Дулан заберет его, или император. Он наш.
"Ты был прав, - сказал Ваэлин, заставив Кельбранда поднять глаза, на которых не отражалось никаких эмоций. "Это было похоже на борьбу с ребенком".
Черная песня завыла, когда он отвернулся, нарастая до опасной громкости, заставившей его споткнуться. Услышав смех, он оглянулся и увидел, что Кельбранд смотрит на него с печальной, почти сожалеющей ухмылкой. "Значит, - сказал он, отчего из его раны свежим каскадом хлынула кровь, - ты думаешь, что спас их от меня". Его ухмылка расширилась, печаль в ней уступила место злобной, бездонной ненависти. "Ты глупец, Вор имен. Я спасал их от тебя..."