Крики и вопли, доносившиеся из глубины камеры, можно было бы принять за шум битвы, если бы не тот факт, что не было слышно звона сталкивающейся стали. Ваэлину удалось проследить путь Джокина сквозь полуосвещенный хаос, и он увидел, как гадюка несется наперерез статуе копьеносца, причем его скорости хватило, чтобы насадить себя на выставленное оружие. Он корчился и кричал, пока из него уходила жизнь, и все еще бормотал загадочную диатрибу против собственного вероломства, пока наконец не обмяк в смерти. Взгляд Ваэлина перебегал от одного пятна света к другому, и в каждом из них он находил вариации одной и той же сцены. Плачущая женщина из Штальхаста стояла на коленях перед каменным мечником, выгнув шею, чтобы осторожно прижать обнаженное горло к его клинку. Воин мощного телосложения, методично пиливший предплечье по длине колесничного шипа, не переставал говорить.
Крики и вопли продолжались еще некоторое время, а черная песня все это время трещала от удовольствия, очевидно, не испытывая отвращения. Еще больше крови, чтобы уравновесить чашу весов, и его музыка, казалось, зазвучала. Но не настолько. Когда последние крики захлебнулись, Ваэлин отвернулся от кровавой бойни. Кийен все еще стоял на коленях и бился лбом о платформу, но Чо-ка уже поднялся на ноги. Он занялся тем, что доливал масло в факел, не желая встречаться с Ваэлином взглядом.
"Что ты имел в виду?" спросил Ваэлин. "Когда ты сказал, что по этому месту нельзя ходить в одиночку?"
Чо-ка сглотнул, и его взгляд метнулся к статуе Мах-Шина. "Он выносит приговор всем, кто приходит сюда. И всегда забирает хотя бы одного. Это его плата, плата за вторжение".
"Вот почему вам понадобился Джокин и он". Ваэлин толкнул сапогом стоящего на коленях Кийена, вызвав громкий вздох. "Чтобы заплатить цену. Откуда ты знал, что он не заберет ни тебя, ни меня?"
"Я не знал. Но легенда гласит, что он берет наименее достойных. Похоже, он и в Шталхасте не видел ничего достойного". Чо-ка ударил Кийена ногой по крестцу. "Вставай! Пора идти".
"Я все еще слышу их, - пробормотал стоящий на коленях разбойник. "Голоса... . ."
"Я тоже". Чо-ка снова пнул его, уже менее мягко. "И будем слышать, пока не покинем это место. А теперь вставай".
Медленно поднявшись на ноги, Кийен захрипел от страха, хотя, по мнению Ваэлина, он был не так страшен, как раньше. "Еще миля, и мы достигнем туннеля, - сказал Чо-ка, направляясь к дальнему краю платформы.
"Туннеля?" поинтересовался Ваэлин.
"Его прорыли предки Зеленых Гадюк много веков назад, когда это место еще охранялось. Они вообразили, что в гробнице первого императора лежат сокровища, которые стоит разграбить". Он невесело усмехнулся. "Должно быть, они были сильно разочарованы. Но туннель все еще здесь, и это единственный выход".
"Подожди", - сказал Ваэлин, заставив Чо-ка приостановиться, прежде чем сделать первый шаг вниз.
" Владыка?"
"Я никогда не встречал призраков", - пробормотал Ваэлин, внимательно оглядывая статую первого императора. "По крайней мере, ни одного, кто задержался бы в этом мире. Сомневаюсь, что здесь есть такие".
"Голоса", - заметил Чо-ка. "Даже если ты их не слышишь, ты видел, что они делали".
"Я видел, как люди совершают самые разные поступки, когда у них отнимают разум". Ваэлин обошел вокруг статуи и внимательно вгляделся в камень, обнаружив лишь древний и тонко обработанный мрамор. "Меня интригует способ лишения разума".
Кийен задохнулся от ужаса, когда Ваэлин провел рукой по одеянию Мах-Шина - камень был гладким на ощупь. Он вспомнил, что Рива рассказывала ему о статуях старых богов на Мельденских островах - статуях, которые могли вкладывать слова в разум живых. Он полагал, что они сделаны из того же материала, что и серые камни, найденные им в Мартишевом лесу и Павшем городе, - камни, хранящие воспоминания о далеком прошлом. Если так, то этот явно был сделан из чего-то другого.
Черная песнь заставила его опустить взгляд на круглый рисунок под ногами статуи. Символы, вырезанные на его поверхности, были так же непонятны ему, как и другие письмена в этом месте, но то, как блестел камень в лунном свете, заставило его осознать это. Так вот оно что.
Присев, он протянул руку к центру рисунка и почувствовал, как в нем зазвучала черная песня. Ее мелодия была настороженной, но не слишком тревожной. Наоборот, он почувствовал острое, почти хищное любопытство, которое заставило его задуматься. Это неразумно, подумал он, продолжая держать руку. Кошка сама себя обречет на гибель, если станет слишком любопытной. Поверхность камня была серой, как и остальные, но с вкраплениями золотистого материала, который он видел в черном камне в Гробу Невидимого. Это нечто большее, чем просто воспоминания.
"Мы должны идти, господин", - сказал Чо-ка, но Ваэлин не обратил на него внимания. Черная песнь становилась тем настойчивее, чем дольше он держал руку на месте, и музыка окрашивалась растущим голодом. Значит, она жаждет не только крови, но и знаний. Его рука начала дрожать, когда он сопротивлялся навязчивой песне, а боль в голове удвоилась, словно в наказание.
"Она не повелевает мной", - произнес он сквозь стиснутые зубы, а затем задыхаясь от волны агонии, вспыхнувшей в основании черепа, пронесшейся по телу и вызвавшей спазм, заставивший его опустить руку на холодную поверхность серого камня.
Голоса зазвучали сразу же..
ГЛАВА 3
Лжец, предатель, обманщик...
Ваэлин вздрогнул, когда голоса вторглись в его сознание. Это был огромный хор, произносимый множеством людей, слова накладывались друг на друга, но каждое из них было невозможно разобрать.
Убийца, поджигатель войны, наемный убийца...
Припев рвался в его памяти, вытаскивая на свет события и образы, которые он не желал видеть. Пар, поднимающийся от ран тел, остывающих после битвы холодным утром. Лицо первого человека, которого он убил в Урлийском лесу, когда был еще совсем мальчишкой, - лицо, покосившееся от смерти и перепачканное кровью. Френтис, страдающий под ножом Одноглазого. Дентос, глядящий на него, когда под ним краснеет песок пустыни...
Трус...
Бледные, неподвижные черты лица Шерин, когда он заключил ее в объятия Ахм Лина...
"Хватит!" Плевок слетел с губ Ваэлина, когда он разжал зубы, чтобы произнести этот крик. Черная песнь стихла, и голоса утихли, не полностью, но достаточно, чтобы вернуть ему рассудок. Осознав, что его глаза крепко зажмурены, он открыл их и обнаружил, что все еще находится на платформе, но она была нечеткой, превратившейся в туманное подобие самой себя. Снова зазвучала музыка из черной песни, и окружающая его смутная картина начала сгущаться, а платформа снова стала твердой. Она была ярко освещена четырьмя светящимися мангалами, расположенными в каждом углу. В камере раздавался звон металла о камень и нестройный стук множества молотков. Ни Чо-ка, ни Кийена не было видно, а на месте статуи Мах-Шина стоял человек, идентичный каменной фигуре во всем, кроме роста и сложенных рук.
Он смотрел на Ваэлина через плечо, глаза его были холодны, а в чертах лица читался гнев человека, не привыкшего к неуважению. "Даже иностранцы обязаны кланяться в присутствии императора, - сказал он.
"Ты не мой император", - сказал ему Ваэлин. "И я сомневаюсь, что ты обладаешь какой-либо властью в этом воспоминании".
Высокий мужчина, несомненно, сам император Мах-Шин, поднял лицо вверх в жесте сурового превосходства и отвернулся. Остановившись рядом с ним, Ваэлин окинул взглядом пространство внизу: повсюду стояли каменщики, трудившиеся над каменными блоками. Возле каждой глыбы стоял воин с мечом или копьем в руках, а каменщики стремились отразить их формы молотом и зубилом. "Создание вашей армии Хранителей", - заметил Ваэлин. "Каждый из них был создан по образцу отдельного солдата?"