Она одернула лаборанта.
— Не спи, Пашка, пошла картина маслом: наблюдается обширное субарахноидальное кровоизлияние на нижней поверхности головного мозга. Смерть наступила от попадания крови из субарахноидального пространства в желудочки головного мозга.
Лаборант еле успевал громко стучать по клавиатуре всеми пальцами сразу.
После восьмидесяти лет это было не редкостью — у пожилых людей сосуды истончены, мелкие аневризмы часто не выдерживали и разрывались. «Скорая» в таких случаях доехать не всегда успевала. Но сейчас разрывов было слишком много. Ни одного сосуда в мозге не было возможности освободить, вычленить из кровяной массы, чтобы отослать на анализ. Может, отрезок артерии забрать из шейного отдела?
Женя коротким скальпелем аккуратно освободила шейные позвонки. Кусачками отделила хрящевые отростки и увидела позвоночные артерии — именно они питают мозг кровью. Правая оказалась целой — ровной белой трубкой лежала вдоль позвоночника, а левая была также изранена, изрешечена отверстиями. Странно — откуда такая несимметричная картина? Женя сделала разрез до плечевых суставов, подняла кожу и пошла вдоль артерии выше. Ткани у левой артерии оказались наполнены кровью — внутренняя гематома. При внешнем осмотре ее было совсем не видно. Женя отвернула кожу обратно, взяла лупу и только сейчас ровно над местом гематомы увидела небольшую красную точку. След от укола.
— Не нравится мне этот укол, — пробормотала она едва слышно и добавила полушутя: — Уж не убийство ли?
Глаза лаборанта округлились, руки замерли. Боря снял маску и размашисто зааплодировал.
— Вот ты и нашла геморрой на свою голову! С чем тебя и поздравляю!
— Черт.
Женя перевела дух и скомандовала:
— Отставить шуточки! Препараты на анализ.
— Яволь, майн хенерал, — Боря вытянул руки по швам.
— Кровь, моча — на стандартный газхром, проверим на алкоголь. Дальше, на гистологию: мозг, сердце, почки, печень. На химию: фрагмент печени, желудок с содержимым, почку, кровь, мочу. С газхрома ответ будет дня через три-четыре. Гистология дней через десять, а общая химия только недели через три, а то и четыре.
Женя описывала этот труп с начала рабочего дня, то есть с восьми утра. Обычных повреждений криминального характера, других признаков внешнего воздействия на трупе не было. Зато наблюдались отчетливые признаки внешнего воздействия на саму Женю Холодивкер. С утра начались звонки из управления здравоохранения, затем пришел главврач — раз в год, какая честь, покрутился, спросил что-то неважное и ушел. Днем приехали телевизионщики. Внутрь их, конечно, не пустили, они раскинули лагерь прямо за воротами — ждали сенсации. Да кто им скажет сенсацию? Наивные. Зинаида Петровна, техничка, сначала шумела на них с крыльца, а потом сжалилась: вынесла промерзшей бригаде чай, покрутилась перед камерой.
А затем явился этот майор. Представился следователем ОВД «Пресненское» Рыльчиным. Женя попросила подождать, но он повел себя чрезвычайно брезгливо и как-то по-начальственному, а это было неправильно. В морге ретивых не любили. А этому, похоже, фуражка голову сдавила, кислород не поступает, а из человеческого только отпечатки пальцев остались. Только рапорт, только звание, только хардкор.
Рыльчин стоял в коридоре, дверь за собой не закрыл, и Женя слышала, как он говорит по телефону:
— Да. Да, заключение заберу. Э-э-э, да. Есть. Что делать?
«Ох, майор, лучше бы ты дверь закрыл и сразу домой пошел!» Женя дубасила по клавишам, дописывая заключение, стараясь заглушить неприятное ожидание. Сейчас начнется: «Гражданка Холодивкер, присаживайтесь, поговорим…»
— Евгения Валерьевна, еще несколько минут вашего внимания. Давайте присядем.
— Я вообще-то сижу. Как вы смягчились-то сразу, стряслось что?
— Вы опытный работник, — с нажимом начал Рыльчин. — Мне о вас сказали: самый лучший наш судмедэксперт. Это вне всяких сомнений. — Его тон вдруг ни с того ни с сего изменился. Он почти крикнул: — И что ж это вы делаете? Я вас спрашиваю, это что такое?
— Майор, я начинаю за вас волноваться. — Женя смерила его взглядом. — Что-то вы раскраснелись! Водички? Мы тут хорошо знаем, что бывает от повышенного давления. Может, оставим эту неловкую прелюдию? Перейдем к делу, у вас же дело ко мне, правильно?
— Душа моя, Евгения Валерьевна, дело-то у нас с вами общее. — Рыльчин опять стал благодушным. — Охранять спокойствие граждан нашей родины. Спокойствие!