Лешка посочувствовал лаборантам, берущим кровь из пальца. Пораниться случайно, может, и легко, но умышленно взрезать кожу, зная, что это причинит боль… Это ужасно. Это просто невозможно.
Лешка в десятый раз пообещал себе, что вот сейчас не струсит, не отступится. Приготовил ватный диск, смоченный раствором хлоргексидина, и опять поднес лезвие, наполовину завернутое в бумажку, к раздутому гнойнику. Чуть-чуть нажал и тут же отдернул руку, забормотал:
— Прости, прости…
Невозможно. Если бы она хотя бы молчала… Но собака скулила и слабо протестовала, отползала в самый угол, смотрела с мольбой.
— Ты очень милая, но эта штука на твоем боку — самое мерзкое из всего, что я видел, — извиняющимся тоном сказал Лешка. — Пожалуйста, дай мне ее вскрыть.
Собака лизнула его руку, и Лешка поспешно убрал лезвие. Нет смысла продолжать мучительные для обоих попытки, всё равно ничего не получится. Гнойник с каждым днем рос, кожа на нем натянулась и блестела, шерсть то ли вытерлась из-за того, что собака ее постоянно облизывала, то ли просто выпала. Остальные травмы не казались такими уж серьезными, но собака явно чувствовала себя плохо. Она отказывалась есть, глухо стонала, стоило коснуться гнойника, и выглядела ужасно больной. Лешка не очень разбирался в собачьей температуре, но уши конкретно этой собаки казались ненормально горячими.
Вздохнув, Лешка принял тяжелое решение.
— Жди меня, ладно? — сказал он собаке.
Не надо было оставлять дома телефон. Если бы не оставил, можно было бы позвонить и рассказать всё, ни разу не встречаясь с дядей взглядом. Может, дядя сам бы пришел, увидев, что телефон уже почти час находится в заброшенном доме. Но нет, Лешка искал легких путей и будет теперь за это расплачиваться… Сам виноват.
Если бы он вчера знал, как гнойник будет выглядеть сегодня, он бы всё рассказал. Чем он вообще думал?
Лешка взбежал вверх по лестнице, не заботясь о камерах. Пусть предупреждают дядю о его возвращении, так даже лучше.
Ворвавшись в гостиную, Лешка понял, что так и не придумал, как всё изложить, и выдохнул:
— У меня проблемы.
— Еще какие, — согласился дядя.
Лешка молча уставился на него, пытаясь считать настроение, но ничего не получилось. У дяди вообще вряд ли бывало какое-то настроение, он всегда выглядел одинаково равнодушным.
— Прогуливаешь, — сказал дядя.
— Угу.
— Телефон специально оставил?
— Специально.
Дядя молчал, и Лешка угрюмо спросил:
— Штаны снимать?
Дядя смерил его внимательным взглядом и вроде бы собирался кивнуть, но в последний момент передумал:
— Успеется. Что за проблемы?
— Поехали, покажу.
Дядя молча встал и взял с комода ключи от машины. Лешка на секунду прикрыл глаза, выдохнул. Кажется, небеса пока что на его стороне.
Собака ждала. Когда прогнившие двери со скрипом открылись, она заскулила и вяло завиляла хвостом.
— Почему нельзя было просто сказать? — спросил дядя.
Действительно, почему? Боязнь наказания была самой незначительной причиной. Если бы знать, что собаку это спасет, Лешка без колебаний согласился бы на что угодно. Но он не знал. Он боялся, что дядя будет против. Отмахнется, высмеет, запретит. Велит бросить. Может быть, даже пристрелит ее, чтобы не мучилась.
Теперь, глядя, как дядя склонился над собакой, Лешка с ужасом понимал, что ошибся. Надо было рассказать сразу. Если она умрет, то из-за его скрытности.
Дядя стащил с себя куртку и бросил ее Лешке:
— Постели в багажнике.
Потом осторожно поднял собаку на руки и вынес из дома. Лешка поспешно открыл багажник и бросил куртку на дно. Дядя уложил собаку, стараясь не тревожить ее раненый бок.
Лешка не решался ни о чем спрашивать. Только когда подъехали к ветеринарной клинике, он немного расслабился. И понял, что до последнего сомневался в том, что именно собирается делать дядя.
В клинике собаку осмотрели и уложили на стол, а Лешке с дядей сказали:
— Погуляйте пару часов.
— Они ее не усыпят? — спросил Лешка, когда они вышли на улицу.
— Нет.
Лешка помолчал, потом набрался храбрости и задал следующий вопрос:
— Как думаете, она выживет?
— Наверное. Ты придумал ей имя?
— Нет.
— Почему?
Лешка пожал плечами:
— Она же не моя…
— И куда ее теперь?
— Не знаю.
— Оставить не хочешь?
Лешка вздохнул и решительно помотал головой.
— Почему?
— Потому что вы… — Лешка запнулся и неловко закончил: — Вы ее будете обижать.
— Не я змею за хвост таскал, — ответил дядя.
Лешка одарил его тяжелым взглядом исподлобья, и дядя добавил:
— Бери свою собаку. Обещаю, я ее не трону. Понимаю, что я тебе кажусь монстром, но я животных не бью.
От этой фразы противно засосало под ложечкой. Вспомнилось, что дядя сказал чуть раньше. «Успеется». Не отменяется. Успеется.
— Как здорово, что я не животное, — ядовито сказал Лешка.
Он не забыл, что готов был на всё, лишь бы собака жила. Но в глубине души всё равно был категорически против такого с собой обращения.
— Если ты не видишь разницы между наказанием и избиением, тебя просто никогда не били, — сказал дядя.
— А вас, видимо, никогда не наказывали, потому что вы тоже не видите разницы.
Комментарий к 15
Да, отчасти матчасть. Гнойник действительно чертовски сложно порезать, когда в душе ты не садист ни капельки. И простите меня, если вы это читали за едой, но кто ж вам виноват.
========== 16 ==========
Если ждать, время тянется медленнее. Если молчать, еще медленнее. Если молча ждать, время застывает. Поэтому Лешка так удивился, когда дядя встал со скамейки и потянул его за собой:
— Пора возвращаться.
Тревога, убаюканная размеренным плеском воды и шелестом листьев, снова напомнила о себе. Всю дорогу из парка в клинику Лешка убеждал себя, что собака умерла, и готовился это принять.
Собака не умерла. Она едва успела проснуться после наркоза, у нее был выбрит бок, на шее красовалось нечто вроде абажура, а из того места, где раньше был гнойник, торчала мерзкого вида трубочка: мягкая, приглушенно-белая, капающая буроватой жидкостью, похожая на выдернутую жилу. Лешка присмотрелся и заметил нитку, которой была прихвачена трубочка.
— Это дренаж, — объяснил ветеринар. — Будете следить, чтобы трубка оставалась на месте. Основание нужно протирать и держать в чистоте.
Он еще долго рассказывал про капающую из трубки жидкость, про то, как гнойник должен затягиваться с краев к центру, про антибиотики и всё остальное. Лешка слушал и кивал. Наконец-то он что-то сделал правильно. Собака будет жить.
— Сколько ей лет? — спросил дядя.
— Приблизительно восемь, — ответил ветеринар. — Может, больше.
Лешке показалось, будто по лицу дяди скользнула какая-то тень, но он тут же заверил себя, что ему просто померещилось. Не могло быть никакой тени. Всё шло наилучшим образом. Они забрали собаку, купили для нее подстилку, ошейник, поводок, корм и миску. Уже в машине Лешка вспомнил собаку с маминых старых фотографий. Ее звали Ника. Правда, та Ника была пуделем, а не дворнягой, но имя казалось подходящим.
Нику устроили в Лешкиной комнате. На подстилку положили несколько бумажных салфеток, чтобы ничего не испачкать капающей из трубки жижей. Ника почти сразу уснула.
— Ну вот, можно наконец обсудить остальные твои проблемы, — сказал дядя.
Лешка знал, что этот момент наступит, но прямо сейчас?
— Прямо сейчас, — подтвердил дядя, хотя Лешка ничего и не сказал. — Быстрее начнем — быстрее закончим.
Лешке ужасно не хотелось ничего такого начинать. Конечно, в последнее время он сам напрашивался, но не на это… Ему хотелось спровоцировать дядю, выбесить его, вывести из равновесия, добиться реакции, победить. Это на победу не походило. Дядя уже прекрасно знал, что собирается делать, его это абсолютно не беспокоило, а вот Лешка затрепыхался, как пойманная на крючок рыба.