— Я не один, я… — Лешка запнулся.
— …с Никой, — закончил за него дядя, закрывая книгу.
— Опять шпионили?
— Шпионят тайком, а ты знаешь, что я могу тебя отследить.
— Ну и что теперь?
— Ничего.
После долгой паузы — почему они так часто повисают, эти паузы? — дядя спросил:
— Полегчало тебе?
Лешка ответил яростным взглядом. Как можно предполагать, будто посещение могилы что-то исправит? Ему никогда не полегчает. Никогда.
— Я про учебник, — пояснил дядя. — Хочешь еще что-нибудь порезать?
Лешка на минуту прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Наконец медленно, неуверенно покачал головой.
— И то ладно, — кивнул дядя. — Что будем делать со школой?
Лешка откинулся на спинку дивана, разглядывая потолок. Почему проблемы сами по себе не рассасываются, а только растут и растут?
— Не знаю, — наконец ответил он. — Можно я туда больше никогда не пойду?
— Нельзя. Если проблема в школе, можно ее сменить, но…
— Но проблема во мне, да?
— Я этого не говорил.
— Но подумали.
— Если ты умеешь читать мысли, можешь действительно бросить школу и податься в экстрасенсы. Но для начала потренируйся, потому что мои мысли ты прочитал неправильно.
— Я не хочу менять школу.
— Почему?
— Потому что… — Лешка задумался. — Потому что это будет бегство.
— А ты никогда не убегаешь от проблем, — понимающе кивнул дядя, и Лешке захотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым.
Вместо этого он ответил:
— А я пытаюсь остановиться.
— Я не хотел, чтобы ты брал Нику, — неожиданно сказал дядя.
Разумеется, он не хотел.
— Вы и меня брать не хотели. Вас разве кто-то заставлял?
— Потому что она была старая, — продолжал дядя, делая вид, что не слышит. — И потому что ты к ней привязался. Для тебя было бы лучше, если бы она сразу умерла.
Похоже, он вообще не задумывался о том, что может ранить чьи-то чувства. Конечно, у самого-то их нет, откуда ему знать… Но это его ни капельки не оправдывало.
— Вы тоже ужасно старый, — сердито возразил Лешка. — И для всех было бы лучше, если бы вы умерли.
Это должно было его разозлить, но не разозлило. Что только доказывало, что дядя — робот, а не человек.
— Я всё же постараюсь не умирать, пока ты здесь, — только и сказал он.
— Пока я здесь, — повторил Лешка, чувствуя, как к горлу подступает ком.
На него вдруг обрушилось осознание того, что дядя запросто может умереть. Все умирают. Мама не хотела умереть. Ника тоже не хотела. Дядя, конечно, может и захотеть — назло ему, но даже если нет… Даже если нет.
— Можете умирать, мне всё равно.
— Хочешь щенка?
— Что?
— Щенка.
— Нет!
Лешка недоверчиво уставился на дядю, не понимая, шутит он или нет. Как можно предлагать такое? Заменить Нику каким-то щенком. Добровольно впустить к себе живое существо, которое гарантированно умрет лет через десять, если не раньше.
— Я больше не хочу никого хоронить. Не надо щенка.
Он поднялся было с дивана, но дядя остановил его:
— Погоди. Что-то я всё не о том. Если надо, режь учебники.
— Что?
— Или рви бумагу, тоже помогает. Себя только резать не надо. Проблемы никуда не денутся, а шрамы на всю жизнь.
Ох. Вот этого еще не хватало. Каждый раз, когда из дяди удавалось выудить какую-нибудь человеческую эмоцию или развести его на разговор, результат Лешке нравился куда меньше привычного молчания и игнора. Почему не бывает того же самого, но без влезания под кожу?
— Вечно вы всё лучше знаете, — сердито отмахнулся Лешка.
Дядя молча закатал рукав до локтя, демонстрируя россыпи тонких белых шрамов.
Лешка как завороженный смотрел на сильную жилистую руку, не понимая, как такое возможно. Нет, наверное, это блеф. Может, дядю оцарапал котенок, а теперь шрамы пришлись кстати. Но, во-первых, было невозможно представить дядю играющим с котенком. А во-вторых… Во-вторых, шрамы были очень уж аккуратные, ровные, но пересекающие кожу в разных направлениях, как будто кто-то наносил их не сразу, а небольшими сериями, под настроение. Кто-то. Еще невозможнее было представить, что дядину руку мог бы методично резать кто-то другой, кроме него самого.
— Но зачем?.. — Лешка случайно произнес это вслух.
— Это к делу не относится. Тебе нужно знать только две вещи. Что шрамы остаются и что не начинать намного проще, чем бросить.
— Но… вы же бросили? — неуверенно спросил Лешка.
— Бросил. А ты не начинай.
Лешка наконец оторвал взгляд от шрамов и посмотрел дяде в глаза. Что-то в них было такое… почти человеческое, как будто дяде хотелось отвести взгляд, как будто это Лешка влез к нему под кожу, а не наоборот.
— Я не хочу, чтобы вы умирали, — сказал Лешка, потому что молчать дальше было невыносимо, а больше в голову ничего не приходило.
Дядя с досадой натянул обратно рукав, пряча шрамы:
— Зря показал…
И Лешка вдруг совершенно без труда прочитал его. Дядя решил, что вызвал жалость, а этого ему не хотелось.
— Я не поэтому, я вообще, — поспешно сказал Лешка. — Вы мне нужны.
— За неимением лучшего, — поддразнил его дядя.
— Если вам так больше нравится, — великодушно согласился Лешка.
На душе почему-то стало легко.
Комментарий к 23
В общем, с музой мы опять поладили, но она настаивает на том, чтобы главы выкладывались по мере написания.
Как я уже говорила, сама себя я никогда не резала, но шрамы написаны с натуры, по-моему, это по правилам.
И да, отзывы приветствуются, даже если с фейспалмом… (Но тогда уж сразу с аргументацией))
========== 24 ==========
Как же чертовски обидно. Дядя рассердится, и с этим уже ничего не поделаешь. Почему-то именно это беспокоило Лешку, когда над ним навис, заслоняя белое зимнее солнце, Мася. Кличка у него была такая, с тонким юмором. Мася был массивный, высокий и широкий. Как бульдозер. Нет, как солнечное затмение. Точно, затмение. А на затмение нельзя смотреть, потому что… Ну вот, пожалуйста. Искры из глаз.
Лешка почувствовал, как его мягко ловит ограждающая спортивную площадку провисшая металлическая сетка, ловит, но не держит, и куртка скользит по ней, цепляется, рвется, и вот Лешка уже почти на мерзлой земле, но его ловко подхватывают, выпрямляют, чтобы еще раз отправить в космос, где то темно, то светло, ничего не разглядеть, одни пылающие пятна. Не понять, где верх, где низ, как карусель, жарко и холодно, теплая струйка по подбородку, комья мерзлой земли под щекой, а значит, щека на земле, ледяная крупа летит из-под чьего-то ботинка, а вот и сам ботинок, невидимый, но очень ощутимый.
— Всё, хорош! Сдохнет же.
Тонкий, ломающийся голос того белобрысого, имя которого так и не отложилось в памяти.
— Карманы проверь.
Это этот, как его… Дуся? Дуня?
Руки по карманам. Мелочь по асфальту.
— О, отлично!
Отлично. Никто не употребляет этот анахронизм, кроме Маси. Это у него тоже юмор. Одобрительный гогот. Телефон нашли. Там же мама… Мама.
Навалилась тишина, и осколки реальности наконец перестали кружиться вихрем. Пришло ощущение холода в кончиках пальцев, а потом и во всем теле. Левую щеку грели лучи солнца, а правую холодил асфальт. Лешка провел языком по зубам — кажется, все на месте. Струйка крови проложила себе путь из левой ноздри чуть наискосок до верхней губы и уже оттуда сначала ручейком, а потом скромной апрельской капелью вниз. По лицу-то зачем было, и без того паршиво… Теперь ничего не скроешь.
Прошло какое-то время, может, час, может, минута. Лешка поднялся, одной рукой придерживая ребра, как будто они могли в любой момент высыпаться из-под куртки. Второй рукой вытер кровь с лица, хотя это не очень-то и помогло, даже наоборот. Теперь в крови была еще и рука. Здорово. Просто замечательно.
Лешка огляделся. Пустынная улица показалась огромной, и на него вдруг навалился запоздалый страх. То ли от этого, то ли от холода, но Лешку затрясло. Он бездумно побрел куда-то, лишь бы не стоять на месте. Редкие прохожие шарахались от него, и Лешка представил себе, как выглядит со стороны: растрепанный, с разбитым лицом, шатающийся. Такой же, как Мася, Дуся (или всё же Дуня?) и этот третий. Как многие-многие другие обдолбанные «неблагополучные». Если уж на то пошло, то что именно делает Лешку таким уж благополучным? Ни-че-го.