— Ерунда, бывает. Ты же не специально?
Лешка замотал головой.
— Ну и всё, проехали. Только пакет отнеси на помойку.
Лешка подхватил пакет и поспешил с ним на улицу.
— Осторожнее! — крикнул ему вслед дядя, и Лешка послушно замедлил шаг: не хватало еще споткнуться и всё испортить.
Дотащив пакет до мусорного бака, Лешка наконец позволил себе выдохнуть. Кажется, обошлось. Может, дядя не такой уж и зверь. Конечно, у Лешки все еще мурашки пробегают от одного его пристального взгляда, но план снова в действии.
Лешка открыл дверь, понимая, что надо вернуться на кухню и домыть посуду, а потом можно будет спрятаться у себя и провести остаток вечера с книгой. Если повезет, дяди на кухне уже не окажется, не придется с ним разговаривать…
Дядя сидел на диване в гостиной, держа в руке телефон. Лешка собирался было прошмыгнуть на кухню, но неожиданно для себя остановился. Экран еще не успел погаснуть, и дядя сидел неподвижно, не убирая телефон и глядя куда-то сквозь него, как будто пытался решить, что делать дальше, и завис.
Наверное, Лешка сразу понял, что что-то не так, но просто не успел об этом подумать. Мозг вообще работает очень медленно, замечая внезапное изменение. Регистрирует нестыковки, но не может выстроить вокруг них логические цепочки. Вот и сейчас Лешкин мозг, еще не поняв, что кроется за всем этим, почему-то зацепился за совершенно крошечное, не имеющее значения несоответствие. Дядя ведь зовет его исключительно Алексеем, а теперь вдруг сказал:
— Плохи дела, Лешка…
========== 5 ==========
Как Лешка ни старался сосредоточиться, суть происходящего ускользала от него. Казалось, будто его жизнь снимает не очень умелый оператор, постоянно делающий акценты не на том. Хотя суть была ясна, Лешка совершенно упустил из виду, что же именно сказал дядя, так что не было возможности мысленно прокручивать эти слова снова и снова, пытаясь найти в них какую-то лазейку. Зато Лешка во всех подробностях рассмотрел экран телефона со скучной космической заставкой (19:27 вторник 11 июля) и пуговицы на дядиной темно-зеленой рубашке. Обычные скучные пуговицы, песочные с темными разводами. У одной был немного стесан край.
Дядя что-то говорил, Лешка, кажется, тоже, но слова просто текли мимо, не задерживаясь в памяти. Мерзли руки, и об этом Лешка тоже, наверное, сказал вслух, потому что дядя — в какой именно момент он встал с дивана, сходил на кухню, включил чайник? — поставил перед Лешкой чашку с чаем. Лешка сел на диван и послушно обхватил чашку обеими руками, и вихрь бессловесных мыслей стал укладываться.
— Пей, — сказал дядя.
Чай оказался очень сладким и крепким.
— Я ничего не чувствую, — растерянно сказал Лешка.
— У тебя шок. Пей чай.
Это было просто. Пить чай — просто. Непонятная замороженность оставалась, она отдавалась холодом в трясущихся руках и мертвым безразличием в мыслях.
— Она не говорила… Почему она не говорила? — спросил Лешка.
— Не хотела, — пожал плечами дядя.
— Вы знали?
— В общих чертах.
Лешка не плакал, слёзы сами по себе текли, оставляя на щеках влажные бороздки, но он не плакал, потому что ничего не чувствовал. Отчаянно хотел почувствовать хоть что-то, но не получалось. Не было никакого обследования, мама легла в больницу умирать. И Лешке никто не сказал.
— Если поторопиться, можно успеть… попрощаться, — сказал дядя. — Она, наверное, не хочет, чтобы ты видел ее такой, но она всё же твоя мать, тебе решать.
Лешка поставил опустевшую чашку на журнальный столик и ничего не сказал. Ему просто не пришло в голову, что от него ждут ответа.
— Хочешь ее увидеть? — терпеливо спросил дядя.
— Хочу, — прошептал Лешка.
— Значит, поедем.
Перед глазами всё окончательно поплыло, Лешка наклонился вперед и обхватил голову руками, пытаясь просто оставаться на месте. Почему-то казалось, что он вот-вот разлетится на кусочки.
Дальнейшие события Лешка регистрировал в памяти отстраненно, как будто откладывая на потом. Когда-нибудь, когда всё перестанет казаться сном, можно будет снова посмотреть на происходящее со стороны, так ни разу и не пережив этого по-настоящему.
Дядя заказал билеты и помог Лешке собраться, потому что сам он так и сидел, не представляя, что нужно сделать, чтобы всё исправить. Должно было быть что-то, потому что просто так и бесповоротно жизнь не ломается. Необходимо как-то повернуть назад, проснуться, сказать волшебное слово, в конце концов.
Потом был отрезвляюще холодный вечерний воздух, от которого в голову полезли совсем другие мысли. Мама умирает. Они, может быть, успеют, только это ничего не изменит. Она всё равно умрет. И на что она похожа сейчас? Может, не нужно к ней ехать? Нет, насчет этого у Лешки не было сомнений. Мама нужна ему любая, лишь бы застать ее живой.
Живой. В голове не укладывалось, что скоро мамы не станет. Лешка пытался было позвонить ей по пути в аэропорт, но ответа не было. А вдруг уже? Он не задал этот вопрос вслух, но дядя все же покачал головой, не отрываясь от дороги:
— Мне бы позвонили.
Эта его проницательность только усилила ощущение, что всё происходящее — сон. Не бывает такого, мамы просто так не умирают.
На борту телефоны пришлось перевести в режим полета, и Лешка, почувствовав, что не может оставаться наедине со своими мыслями, решил было включить музыку. Это было плохим, ужасным решением. К музыке всегда липли воспоминания и ассоциации, и теперь каждая песня выдергивала из памяти что-нибудь о маме.
Лешка выключил музыку и открыл единственное игровое приложение, работающее без интернета: маджонг. Одинаковые дощечки с противным звуком схлопывались, исчезая и освобождая место для новых дощечек. Простая, но требующая концентрации игра гипнотизировала, вытесняла мысли, сужала поток пространства до названий, которые Лешка давал китайским иероглифам: шпага, обычный цилиндр, высокий цилиндр, умывальник, кости, веер, утюг, пароход. Глаза противно жгло то ли от недавно пролитых слёз, то ли от слишком долгого бодрствования.
Между аэропортом и такси Лешка едва успел вдохнуть воздух родного города. Раньше возвращение домой было совсем другим: Лешка с жадностью впитывал скупой пейзаж по пути из аэропорта домой, пытаясь заметить малейшие изменения, потом влетал в подъезд, прислушивался к лифту, точно зная, как заскрипит трос, когда лифт мягко тряхнет перед остановкой, открывал двери квартиры и замирал на пороге, чувствуя запах дома, успевший за короткое время стать непривычным и потому интенсивным. Мама всегда была рядом, но чуть позади. Она как будто специально — наверняка специально! — уступала Лешке триумф первооткрывателя, позволяла ему собственными глазами увидеть, что дома всё по-прежнему, путешествие окончено, можно возвращаться к обычной жизни.
Сейчас всё было иначе. Дядя назвал таксисту адрес больницы, а Лешка смотрел на ночной город без интереса. Он уже обнаружил главное изменение, произошедшее за время его отсутствия: всё закончилось. Никогда больше он не вернется домой к маме.
В палату их пустили почти сразу, и Лешка подошел к лежавшей на кровати женщине. Она была так же похожа на маму, как манекен похож на живого человека. У нее всё ещё были густые темные кудри, такие же, как у Лешки. Но очертания немного вздернутого носа изменились, он казался острее и длиннее, что в сочетании с худыми щеками делало маму старше и строже. Брови у нее замерли в страдальческом изгибе, подбородок некрасиво обвис, перетекая в приподнятую подушкой шею. Вся мама была каких-то неправильных цветов. Лешка нерешительно протянул руку, погладил маму по щеке, стараясь вытеснить из сознания тот факт, что дядя сейчас тоже в палате. Собственные пальцы на фоне маминого лица показались Лешке преувеличенно яркими, живыми.
Мама приоткрыла рот, но оттуда вырвался только тихий хлопок, как будто лопнул мыльный пузырь. Левый глаз приоткрылся на пару миллиметров, и Лешка был почти уверен, что мама в сознании. Просто ее тело уже совсем не подчиняется ей, оно живет за счет всех этих трубочек и шлангов, тянущихся к непонятным емкостям и аппаратам.