Иногда он просто лежал и плакал по маме и по всей своей жизни. Никого не было рядом, чтобы утешить его и поддержать, и Лешка по-прежнему обнимал подушку, пытаясь выжать из нее больше, чем она могла дать.
Иногда — злился. Злился на маму, на дядю, на весь мир. Он чувствовал себя обманутым и преданным. Мама отдала его, как какую-нибудь вещь, отдала — и кому? Бессердечному, равнодушному, жестокому, совершенно чужому дядьке. Не спросила его мнения. Не рассказала о болезни. Умерла. Бросила. Дядя — тот зачем-то согласился взять Лешку к себе, но ему же явно наплевать… И про маму он знал с самого начала, но ничего не говорил. Может, даже забавлялся, наблюдая, как Лешка искренне верит, будто бы вернется домой.
Лешка как раз переживал один из таких периодов мрачной злости, сидя на полу в гостиной и сортируя шурупы, гвозди, болты, гайки и шпильки из большой банки. Дядя по какой-то причине поручил ему разложить всё по отдельным контейнерам, и Лешка еще не решил, как к этому отнестись. Возможно, дядя пытается его так развлечь? Неудивительно, если он искренне считает, что это весело. Но всё же намного вероятнее, что это такое изощренное издевательство. Наверное, только что ссыпал всё из этих же контейнеров в одну кучу, а Лешке теперь разгребать. Было бы неплохо взять и раскокошить эту банку, чтобы осколки полетели по всему дому.
Сам дядя, видимо, не подозревая о назревающем бунте, заполнял какие-то бумаги. Задумчиво зависнув над какой-то строчкой (на секунду Лешке показалось, что это от его убийственного взгляда), дядя неожиданно спросил:
— Алексей, у тебя когда день рождения?
— Четырнадцатого июля.
Дядя нахмурился, что-то вписывая в бланк:
— Мог бы и сказать.
«Могли бы и знать», — подумал Лешка, но вслух ничего не сказал. Четырнадцатого июля хоронили маму, и он не собирался больше никогда праздновать свой день рождения.
— Подойди-ка, — сказал дядя, всё ещё глядя на свои бумажки.
— Бить будете? — спросил Лешка.
Он сам не знал, зачем это сказал. Вообще-то он не думал, что дядя собирается сделать нечто подобное, но какая-то часть его хотела, чтобы переполнявшие его терзания куда-то выплеснулись, потому что носить всё в себе становилось тяжело. Может, хорошая провокация всё решит. Может, физическая боль — как раз то, что облегчит его муки.
Дядя только окинул его тяжелым взглядом. Помедлив немного, Лешка всё же встал и подошел.
— Нужно твое согласие с моей кандидатурой, — сказал дядя. — Подпишешь?
— В смысле?
— Если речь об опекунстве над детьми старше десяти лет, от них требуется согласие.
— То есть я могу не согласиться? — недоверчиво переспросил Лешка.
— Можешь.
— И что тогда?
— У тебя есть на примете еще кто-нибудь?
Лешка задумался. Близких родственников у мамы не было, из папиных он знал только дядю. Дядя Толик исчез с горизонта уже года три назад, и что-то Лешка не думал, что стоит его разыскивать. Остальные мамины кавалеры вряд ли помнили его и уж точно не захотели бы ввязываться. Да и сам Лешка ни одного из них не выбрал бы. И еще… Если бы был какой-то другой вариант, мама бы не договаривалась с дядей.
— Нет, — наконец сказал Лешка. — Никого.
— Тогда тебя определят в детдом. Может, со временем найдут приемную семью, но шанс небольшой.
— Ну и пусть, — сердито сказал Лешка.
— По-твоему, в детдоме тебе будет лучше? — спросил дядя.
Лешка сердито сверкнул глазами, и дядя жестом остановил его:
— Погоди, не отвечай пока. Подумай как следует. Как скажешь, так и будет.
— Долго думать? — угрюмо спросил Лешка.
— Пока не решишь.
Лешка молча вернулся к своей банке и продолжил сортировать, свирепо нагребая пригоршни железяк и раскидывая их по нужным контейнерам. Наверное, дядя хочет, чтобы он отказался. Пообещал матери из вежливости, а теперь передумал. Нет, пообещал, потому что не думал, что она умрет. А может, она ему заплатила? Так или иначе, а идею с детдомом он специально подкинул. Ну и пусть, не очень-то и хотелось жить с садистом.
— Эй, потише, — недовольно сказал дядя, когда очередной болт громыхнул о стенку контейнера.
И у Лешки вдруг родился план мести. Есть способ заставить дядю пожалеть о том, что он так жестоко обращался с Лешкой, что утаил информацию о маме, что соврал ей и не хочет на самом деле быть опекуном. Способ, конечно, болезненный, но Лешкина жизнь всё равно уже полетела ко всем чертям, так почему бы и нет?
— Где подписать? — спросил он.
Комментарий к 6
Вообще-то я могла бы позволить вам всю ночь (ну, у меня лично скоро ночь) терзаться из-за зависшей над пропастью Лешкиной судьбы. Но. Не могу же я тянуть интригу, если глава, хоть и коротенькая, но важная, взяла и написалась… Это был бы садизм, а я не такая.
========== 7 ==========
Насколько Лешка понял, дядю назначили опекуном, и на этом процесс завершился. Может, конечно, всё и было сложнее, но в детдом Лешку никто не забирал. Он не мог определиться, хорошо это для него или плохо. В детдоме хотя бы есть другие люди, а тут… Наверное, зря он согласился.
Дядя оставался невозмутимым. Его не огорчил и не обрадовал тот факт, что от Лешки теперь не избавиться. Он так и жил себе, не обращая на случившееся никакого внимания, и Лешку это почему-то задевало. Хотелось хоть какой-то реакции, а ее не было.
Всё чаще Лешка вспоминал вопрос, который они как-то обсуждали в школе: «Слышен ли звук падающего дерева, если в лесу никого нет?» Лешке казалось, что теперь он знает ответ. Какая разница, упадет дерево или нет, если рядом всё равно нет никого, кто это заметит? И ему отчаянно захотелось упасть.
— Сегодня пойдем за грибами, — сообщил однажды дядя. — Собирайся.
Лешке совсем не хотелось идти. Он так и валялся бы весь день в постели, но дядя был настроен решительно.
— Не люблю грибы, — проворчал Лешка.
— В таком случае можешь их не есть.
Оказалось, собирать грибы не так уж и просто. Для начала пришлось протащиться по вырубленной просеке несколько километров, и Лешка так и не увидел по пути ни одного гриба.
— Места знать надо, — сказал дядя в ответ на его жалобы.
— Куда уж нам, городским, — обиделся Лешка.
— Пришли, — объявил дядя, ныряя под ветви старой ели.
По ту сторону оказалась поляна, и Лешка уже собирался сообщить, что до сих пор не видит ни одного гриба, но вовремя удержался. Грибы были. Ярко-желтые пятнышки подо мхом, казалось, росли на глазах: только что увидел одно, а их уже с десяток, и чем дольше смотришь, тем больше видишь.
— Лисички, — пояснил дядя. — Хорошие грибы, надежные.
— То есть?
— Спутать сложно.
Они стали собирать лисички в корзину.
— Сложно, но можно, — сказал вдруг дядя, перехватывая гриб, только что сорванный Лешкой. — Ты что, не видишь, что ножка совсем другая?
Лешка пожал плечами. Ну, коричневатая какая-то. Может, переспела.
— Тогда так, — сказал дядя, беря в другую руку лисичку и переворачивая оба гриба вверх ногами.
И Лешка с досадой увидел, что они действительно разные.
— Выходит, я всё же безнадежно тупой, — безразлично сказал он и отошел от корзины.
Дядя ничего на это не возразил и продолжил собирать свои драгоценные лисички. Лешка пнул длинную еловую шишку и отошел еще дальше. Под кустами что-то шевельнулось, и Лешка замер. Змея. Длинная, серебристо-черная змея с красивым узором на спине.
Повинуясь импульсу, Лешка быстрым движением ухватил змею за хвост, поднял и зачарованно уставился на нее. Мысль о том, что змея может укусить, приходила ему в голову, и это не казалось страшным, даже наоборот. Пусть укусит. Но змея, упруго извиваясь в воздухе, почему-то не разворачивалась, чтобы вцепиться в пленившую ее руку, а только недоуменно смотрела на Лешку.