Декан снова развёл руками.
– А что эта экспедиция, хоть, ищет? – поинтересовался я.
– Руды, – ответил декан. – Руды цветных металлов. Никель, вольфрам, молибден. Да пождите вы расстраиваться. В том, что места там глухие и малоизученные, есть свой плюс. Природа там нетронутая. Можно даже сказать, первозданная. Может, вы там какой-нибудь золотой самородок найдёте. Такой здоровенный, что на всю жизнь себя обеспечите…
Я лежал на верхней полке, и читал Джека Лондона. Точнее будет сказать, я пытался его читать. Содержимое книги воспринималось плохо. Виною этому был немилосердный храп, раздававшийся справа от меня и больше походивший на стоны умирающего. Эти «стоны» принадлежали моему сокурснику Сергею Вишнякову, развалившемуся на соседней верхней полке, который являл собой, пожалуй, самую романтическую личность нашего курса. Это был худощавый парень среднего роста, с вечно растрёпанными в беспорядке волосами, с прямым, средней ширины, лбом, с глазами подростка, начитавшегося Жюля Верна и Фенимора Купера, коротким носом, квадратным, с твёрдыми губами, ртом, на котором постоянно, даже во сне, играла светлая, немного мечтательная, юношеская улыбка. Он был просто помешан на путешествиях. Казалось, что в них заключался весь смысл его жизни. Его правая рука свесилась вниз и болталась возле стоявшей на столике, практически полностью опустошённой пивной баклажки, которая, собственно, и являлась причиной его, не соответствовавшего времени суток, крепкого сна. Сидевший под ним Алан Тагеров раздражённо поднялся с места, забросил руку Вишнякова обратно на полку, отодвинул его голову подальше от края и пробурчал:
– Джигиты-вакхабиты!
Это была обычная универсальная присказка Алана. Слова «джигиты-вакхабиты» могли выражать у него всё, что угодно – одобрение и недовольство, злобу и восторг, удивление и разочарование. Всё зависело от того, каким тоном они произносились. В настоящий момент они означали следующее: как он замучил своим храпом!
В противоположность Вишнякову, Тагеров был выше среднего роста, строен и атлетичен. У него был широкий лоб, тонкий, костлявый, высоко посаженный нос, короткие, густые брови. В его карих глазах всегда светилась та энергичность, которая присуща любому кавказцу, и которая всегда привлекает к нему особ противоположного пола. Вот и сейчас с ним мило беседовали, явно получая от этого удовольствие, Лиля Ширшова и Юля Патрушева. Они были единственными москвичками в нашей шестёрке, и давно являлись закадычными подругами, хотя общего в их характерах было немного. Спокойная, деловая, неторопливая речь худощавой, короткостриженной брюнетки Юли резко контрастировала с торопливым, слегка наивным щебетанием и хихиканьем пышнотелой и пышноволосой блондинки Лили. Видимо, в их дружбе присутствовало что-то такое, что было сродни эффекту разнополярных сторон магнитов, которые, как известно, притягиваются.
Последним представителем нашей образованной волею декана компании был Ваня Попов. Рыжеватый, маленького роста, деревенский парнишка, с кучей веснушек на лице, немного нескладный, он был тих и немногословен. Его круглое, с высокой переносицей и выступающими скулами лицо всегда сохраняло какую-то торжественную неподвижность, словно восковая маска, лишённая всяких эмоций. У него были редкие, имеющие ниспадающие края, брови, круглые, с большой радужной оболочкой, глаза, и маленький рот. Большую часть пути Ваня лежал на боковой верхней полке и задумчиво смотрел в окно, спускаясь вниз лишь по необходимости.
Я ещё раз укоризненно покосился на храпящего Вишнякова, вздохнул, захлопнул книгу, и положил её на откидную сетку. Драматизм «Белого безмолвия» при таком фоне совершенно не трогал душу.
– Ванёк! – позвал я.
Попов повернулся ко мне.
– Давай перемахнёмся в картишки.
– Давай, – согласился он.
– Интересно, а нас вы почему не приглашаете? – с шутливой обидой воскликнула Лиля.
– Ну, вы так увлечены беседой, что я постеснялся вас прерывать, – объяснил я, свешивая ноги.
– Одно другому не мешает, – улыбнулся Алан, сверкнув своими ослепительно белыми зубами. (Чем он, интересно, их чистит?)
Я вытащил из своей сумки колоду карт, специально купленную мною, чтобы не скучать в дороге, сел рядом с Аланом, и принялся тщательно их перетасовывать.
– Во что сыграем?
– В «дурачка», – с недоумением произнесла Юля. Мол, а во что ещё можно сыграть?
– Юля, в «дурачка» – это слишком банально, – с наигранным упрёком возразил Тагеров. – Почти что дипломированным геологам не к лицу играть в такие примитивные игры.
– Твоё предложение? – спросила Патрушева.