Да. Влад… прости же мне сие сокращение… был… опять же, прости и отпусти… хоть стоило бы тут уже сказать, и, Совет же, прости… распиздяем! А мне что? Мне же да, не пристало материться вслух… Как и любому ангелу!.. Но и вслух… А про себя и в себе, в тебе и на письме… да, пристало. Так что… терпи! Куда-то же надо это все девать воспитанной и благочестивой леди снаружи, с шальной императрицей и угонщицей-воровкой в крови, танцующей на барной стойке и у шеста внутри. Но иначе ведь и не скажешь. И ты бы не сказал, между прочим. В принципе. Просто он выглядит… так! Что снаружи… Да что и внутри! И если я скажу это слово… А после добавлю, что и взгляд его был не в меру блядский… Ты сразу представишь себе пофигиста, бабника, разгильдяя… и Влада… окажешься прав. Он действительно не заморачивался. Ни над чем и ни над кем. Если ему и было на что-то действительно не плевать, так это на себя. А действительно плевать — на отношение к нему других. К себе же он проявлял недюжинную внимательность! Порой знатно переусердствуя с этим и с перебором, подбавляя же к уже имеющемуся своих еще нагрузок. Экспериментировал со всевозможными и не видами спорта, инвентарем, питанием… С внешним видом! И чего уж далеко углубляться и ходить — высветлил же, буквально выжег копну своих коротко стриженных темных волос до ржавчины и рыжины! Эй, детка, я теперь не шатенка, а… рыжинка. И он, конечно, не сознается, но я уверена, что подсознательно и где-то на задворках ему не нравились сравнения с другими. С тем же Никитой, к примеру! Ему же всегда и во всем хотелось отличаться. И даже в такой детали, как цвет волос! А уж тем более в выпираемости кубиков пресса, подкачанности рук и ног, грудной клетки и плеч. И куда уж без глаз! Хотя здесь скорее уже сама природа подсуетилась и подсобила. Решив, видимо, все же уберечь его от себя же самого, а точнее — еще большего огня изнутри и сварки извне. Высветлив их в противовес желтым… С вкраплениями холодного светло-красного и теплого темно-коричневого… Желто-красно-коричневым глазам же Никиты. А уж и тем более моим карим… Пусть и скорее светло-карим, с вкраплениями теплого светло-коричневого цвета… Но и все равно!
Если я была полностью в противовес и противоположность Владу. Как полом, да так и внешностью. А уж тем более треугольным лицом. То Никита был куда ближе к нему. Как и ко мне. Прямо ведь и золотая середина, ты посмотри… И, лишь за исключением некоторых моментов, мог вполне сойти за его копию. Пусть и уменьшенную, правда… А со мной и для меня же почти в размер. Почти. Ведь как ни крути, а как и за слегка же еще увеличенную… копию. Да. С овальным лицом и вполне себе гармоничными, пропорциональными чертами лица, вытянутого, как и у Влада, по вертикали… Он будто перенимал нас на себя! И тут же счищал и зачищал мои грани, разглаживая и ограничивая слегка верхнюю треть лиц. Зрительно кажущуюся гораздо массивнее нижней. Удлиняя и вытягивая линии Влада. Скулы же, как на подбор, были ярко и четко выделены. Дядька Черномор бы подивился таким лицевым бортам! И, собственно, как и у Влада, угол челюсти его был закруглен. За счет чего и сам подбородок смотрелся больше и круглее, с ямочкой посередине… Мой же был куда меньше и ровнее. Только на конце сужен… Ямочка же, как по мне, была куда и весьма занятна. И ты бы понял, увидев эту мимимишную… мимичную милоту… Как и у еще одного, но и уже связанную с двумя ямочками и у губ… Только тут еще и почти философия. Она же буквально отзеркаливала ямочку над губой. И, если пофантазировать и вообразить, можно было представить двойное касание ангела-хранителя… И да, двойное стирание памяти. И, конечно же, да, у демона! Но и наполовину! И… И вообще! Ты моя совесть или кто? Не успела я сказать, ты уже мне за что-то предъявляешь… Потерпи! Я дам сигнал, когда нужно будет вставить свои пять копеек. И подосрать в твоей излюбленной манере — в амплуа критика… А, ну да, еще и пошляка. Между прочим… Хорошо. Давай! Тебе неймется — я подожду. У нас же много времени в запасе, да? Вечность! Вот только моя… И нет, я ни на что не намекаю. Даже не думала! Никакого нацизма, расизма и прочего такого. И не такого… В таком и не таком духе… Как я вижу это касание? Касание правого указательного пальца над верхней губой и большого — под нижней: «Много не говорю, ведь ничего не помню… Но хоть пока еще вижу и слышу… И могу воспринимать дежавю». Будто и смыкая уста. А ты? Горизонтальные губы, конечно. А какие еще? А… О-о-о! Так, все! Нет. Никакого большого сверху, а два других… Тем более без указательного. Более того, не Человеком-пауком. Нравятся безымянный и средний пальцы? Не вопрос! Выходи с первой ветки на последнюю. И следуй дальше — по направлению. Карту рисовать не буду — и так… дойдет! Буду показывать его тебе чаще, коль такая тема. Нет? Ну и тогда не надо со своей белой эссенцией в мои розовые сопли лезть!.. И вот на чем я остановилась? Надо же, а! Взял и прервал мой полет мысли. Так и мало того, что сбил, еще и выбил из повествования. О чем я говорила? О пальцах! Пум-пум-пум… Да! Такие же пальцы были и у него — длинные и тонкие. Только если в случае с Владом они были больше как музыкально-инструментальные. То с Никитой дело обстояло иначе. И коль он мой верный протеже, я просто напоминаю, но уже и от клавиатуры… А не как я — от тебя и ручки… Где пальцы, словно бы и по призванию и наитию… да как и у всех, собственно… стали под вас же — короткими и слегка полноватыми, пальцами писателя. У него же — под нее родимую: пальцы компьютерного гения и клавиатурного редактора (наборщика текстов).