Бабушка устроила внучку на русской печи. Девочка оказалась, на удивление, очень спокойной. Накормят ее жеваным хлебом с молоком и медом – она и спит, только посапывает. Придет, бывало, в дом соседка Шура и спросит:
– Где у вас внучка?
– На печке спит, – ответит Анастасия Даниловна.
– Что-то молчит?
– Сытая – вот и спит.
– Без материнского молока растет, – вздохнет соседка.
– Что поделаешь, видимо, судьба такая…
– Знает, наверное, что матери нет, и на руки не просится?
– Нет у меня времени на руках ее нянчить. На мне дом, корова, куры, гуси, пасека и огород.
– Нелегкая наша судьба бабья, – грустно скажет соседка, покидая дом.
Советская власть в сибирской глубинке установилась значительно позже, чем в центральной России. Александр Георгиевич Михайлов воспринял ее без энтузиазма, но не враждебно.
В июльский жаркий день, когда селяне изнывали от жары и покосом занимались только по утрам, в село приехали сотрудники НКВД. По их сведениям, в селе скрывались контрреволюционеры. К поиску посторонних подключился комитет бедноты. Они обошли село и обыскали каждый дом, но никого подозрительного не нашли.
– Не может быть, чтобы в селе не было контры, – произнес сотрудник НКВД.
– Надо посмотреть у лесника, – предложил нетрезвым голосом председатель комбеда Федор.
– Обыскать дом лесника! – приказал уполномоченный.
Трое комитетчиков, обливаясь потом, поспешили к колхозной конюшне. Стояла июльская жара, почти месяц не было ни одного дождя. В дверях их встретил сторож – дед Кондратий:
– Куда разогнались?
– Открывай ворота! – приказал Федор.
– Это еще зачем?
– Коней седлать будем.
– Мне указание дать коней не поступало.
– Я тебе разве не указ? – произнес Федор и грубо оттолкнул старика от дверей.
Его товарищи распахнули ворота, а он подошел к вороному племенному жеребцу и отвязал недоуздок. Конь мотнул головой, вырвал недоуздок из рук и поднялся на дыбы. Федор еле успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта.
– Не тронь жеребца! – закричал дед Кондратий. – Зашибет!
Федор не на шутку испугался. Он никогда не имел своих лошадей. Поле пахал ему брат. Выбрав смирную лошадь, снял со стены седло и накинул на круп.
– Что творишь, бестолочь, положи сначала подседельник, – произнес сторож, а сам подумал: «Голь перекатная, коня запрячь не может, а туда же, в начальство лезет».
Кондратий помог запрячь лошадей и напутствовал:
– Жара стоит несусветная, езжайте шагом, а то запалите лошадей, не дай Бог.
– Знаем, – ответил Федор и пустил лошадь рысью.
Он торопился. Ему очень хотелось отличиться, задержав контру. До дома лесника было пять верст по накатанной дороге вокруг лесного массива. Федор знал тропу через лес, которая короче в несколько раз, и свернул на нее. Лесная прохлада освежала вспотевшее лицо, легкие наполнял воздух с запахами хвои и смолы. Ударив лошадь голыми пятками и дернув уздечку, погнал быстрее. За поворотом перед ним неожиданно оказалась наклоненная поперек дороги вершина березы. Федор растерялся и не успел пригнуться к шее лошади. Удар пришелся в грудь. Обняв ствол руками, он повис над дорогой и закачался на высоте около сажени. Лошадь, освободившись от седока, убежала по тропе.
Подъехавший первым Иван с ухмылкой спросил:
– Федя, зачем на березу залез?
– Перестань зубы скалить, помоги слезть.
– Прыгай, здесь невысоко.
Федор, осторожно отпуская ствол, ухватился за толстую ветку, повис на ней и спрыгнул на землю.
– Пешком пойдешь или нас здесь подождешь? – спросил Иван у горе-наездника.
Федора взбесил издевательский тон Ивана, и он обрушил на него поток отборного мата.
– Не кипятись, – примирительным тоном сказал Иван, – садись сзади меня.
Федор уселся на лошадь позади Ивана, ухватился за его пояс руками, и они продолжили путь. Его душила злость на убежавшую лошадь, в груди отдавалась боль при прикосновении к Ивану.
Домик лесника стоял на поляне около небольшой речки. С одной стороны за забором из жердей виднелся огород и посадки картошки. С другой стоял сарай для скота и стог свежеубранного сена.
Спешившись у крыльца, комитетчики ураганом ворвались в дом, надеясь застать незнакомого человека. Их встретила беременная женщина. На ее красивом лице появился испуг.
– Где лесник?
– Где же ему быть? В лесу, на объезде.
– В доме кто есть?
– Кому быть кроме меня, когда мужа нет.
– К нему кто-нибудь приезжал?
– Некому к нему приезжать.
– С кем он в лес уехал?
– Один. Ей-богу, один! Вот вам крест, – и она перекрестилась.