Со стороны кровати раздался глубокий кашель, сменившийся еле произносящим слова голосом:
– Геночка, это ты?
Но ответа от «Геночки» не последовало.
– Всё, молоток, – прошептал Хныч, и мы спустились по лестнице к выходу из подъезда.
– Бабулю мы спасли. – сказал я. – Дай, господи, нездоровья ее племяннику.
– Ты опять? – повернулся ко мне Хныч. – Не суди, сам не без греха. И давай быстрей, у нас еще два «заказа».
– Идем, – вздохнул я. – Ложку свою не забудь использовать…
– Позже, Ваня! – резко сказал Хныч. – Я ничего не забываю. Часть твоего погашенного чернобесия – подпись на моих отчетах.
Так мы и ходим. Так и живем, если можно назвать это жизнью.
Другим «заказом» был дворник Авдеич. Он к себе постоянно нелюбовь жильцов испытывал. И один его оскорбит, и другой. Кляли мужика и по-тихому, и не совсем. Авдеич старался не сдаваться, и на «обидки» с достоинством отвечать. Вот с одним, особо ретивым жильцом, Моней Трудовером, как-то в кулачном бою сцепился, и большой Монечкин нос расквасил. Моня, однако, в полицию не побежал заявление подавать, но решил дворника другим способом «сменить». Чтобы надолго заболел, и все бы у него ломило и горело огнем, и чтобы никакие лекарства не помогали.
Пошел Моня к найденной по объявлению в журнале колдунье, и дала она ему порошка «волшебного», чтобы в метлу Авдеичу подсыпать. Возьмет дворник в руки метлу, и слова гиблые ему сразу прошепчутся. Не сказала только колдунья, что вместе с порошком заодно с себя весь недельный негатив скинула.
Когда Авдеич отвернулся, Моня его метлу быстро обработал и убежал в подворотню. Только Авдеич метлы коснулся, три красные шипящие змейки его запястья и обвили. Дворник охнул, орудие труда отбросил и за сердце схватился. Но скорую вызывать не стал. Подумал, что и так пройдет. Пошел к себе в дворницкую, отдышаться. Но уже поздно было. Точнее, было бы поздно, не подоспей мы с Хнычом.
Две змеи продолжали ослаблять Авдеича, а третья ко мне стрелой полетела. Вцепилась в щеку. Она сразу распухла, словно флюсом надуло. Я как заору, а Хныч стоит и улыбается.
– Чего лыбишься? – рассвирепел я. – Помог бы.
– Сам, Ваня, сам…
Сам так сам. Оторвал я первую змейку от щеки и запустил в Хныча. Едва она его коснулась, сразу сгорела.
– Не шали, поднадзорный! – фыркнул Хныч, а я бросился к лежащему на полу Авдеичу.
От действий змей руки дворника почернели до локтей, и чернота стала подниматься выше, подбираясь к сердцу. Еще немного, и… финал. Тогда я положил свои ладони на предплечья Авдеича. И чернота, словно испугавшись чего-то, остановила движение. Змеям это не понравилось, и они впились мне в пальцы, которые конвульсивно дернулись, как от удара током.
– Может, это не змеи, а электрические скаты? – я вопросительно оглянулся на Хныча.
– Доводи дело до конца, – сказал он, ковыряя в носу.
«Тьфу!» – подумал я и добавил змеям «правильной» энергии. Змеи, извиваясь как на сковороде, расплавились. Лицо Авдеича наконец утратило мертвенно-серый оттенок, и Хныч одобрительно кивнул.
Когда Авдеич пришел в себя, нас уже и след простыл.
– Шустрее надо, Иван! – ворчал Хныч, разрешивший сделать «привал» на автобусной остановке. – Реакцию вырабатывай. А то как деревянный. Ты ж не Пиноккио!
– А ты… на собаку чау-чау похож… языком… – обиделся я. – И вообще, не сравнивай меня с деревяшками, лучше ложку свою применяй по назначению.
– Применю сейчас, ожидай… – снизошел до моих просьб Хныч.
Он сделал ложкой зачерпывающее движение, и мне сразу чуть легче стало. Так, понемногу, по чуть-чуть, и очищусь когда-нибудь от всех накопленных «окислов».
После Авдеича мы помогали учительнице по алгебре. Классическая Марь Ванна – очки – «фары» на пол-лица, так что грустных глаз никогда не разглядеть, узел волос на макушке, коричневый жакет и плотные колготки. Молодая, но одинокая и бесконечно дотошная. Свой предмет в абсолют возводила. Диво, что идола алгебре не выстругала.
Своему нелюбимому ученику – Толику Дунину – Марь Ванна двойки заслуженно ставила, а он, вместо того чтобы исправлять ситуацию, решил ни много ни мало – полностью разрушить ауру математички и вдобавок ее одиночество «скрасить». Но по-особенному… С помощью помешанной на магии подружки, которая Толика по любовным делам постоянно динамила, но надежды на «вкусненькое» не лишала, вызвал Толик Черного тролля (есть и такие экземпляры на Темном-Претемном Свете) и подробно объяснил ему, что делать. Тролль той же ночью к спящей математичке пришел и попытался ее обесчестить. Халат раскрыл, облизнулся плотоядно и навалился всей безобразной тушей. Марь Ванна проснулась и чуть с ума не сошла, когда сильно пахучую, волосатую и ушастую образину с горящими желтыми глазами над собой увидела. А тролль ей плотно рот зажал и спокойно ноги раздвигать начал, да еще липкой зеленой слюной на них капать.