…Дверь снова открылась — это он почувствовал по изменению воздуха. Прозвучали быстрые легкие шаги. Сердце вдруг замерло… Шаги… Такие знакомые.
На его лоб легла прохладная твердая ладонь.
Он широко открыл глаза.
Перед ним стояла Лена в белом халате. Она ничуть не изменилась. Та же летящая тоненькая фигурка, смелые блестящие глаза и детские припухшие губы. В профиль она напоминала Нефертити, анфас — Кузнечика. Того кузнечика, что малюют в мультфильмах, — наивного и трогательного. Что ему нравилось: она всегда улыбалась. И все воспринимала с юмором, даже свои беды.
Но теперь на ее лице отражались печаль и сострадание. Он рванулся, забыв про «систему», но удавка отбросила его назад.
— Лена?! Ты — тут? На службе у матьее?
Она молчала, все так же внимательно, изучающе глядя на него. Он заговорил расслабленно, чуть не плача:
— Я искал… по всему белу свету тебя искал…
Она присела рядом. Наверное, там стояла табуретка, но он ее не видел.
— А я удирала, — на губах ее появилась знакомая улыбка, которую он так любил. — Все боялась, что ты меня настигнешь и я тебя прощу.
Мост Поцелуев… Она, конечно, не забыла.
— Но ты простила?
— Вот до чего ты себя довел, — не отвечая, заговорила она чуть насмешливо. — Если бы тебя сейчас побрить, постричь, умыть, а то испугаться можно.
— Ты не видела меня в понедельник утром, — в тон ей ответил Матвей. — Но все это из поучений мордоворота. Ты по его заданию работаешь, что ли?
— А ведь я тебе говорила… тогда, на мосту. Теперь ты мои мотивы понимаешь?
— Думаешь, сейчас крикну: «Это все ты виновата!» Нет, я про графу «самокритическое отношение» помню. Сам, сам во всем виноват. Родители у меня алкоголики, в детстве я с чердака упал на темечко — травма головного мозга тоже усугубляет тягу к сиводралу…
Не отвечая, Лена профессиональным жестом взяла его за руку и начала считать пульс.
— Скажи: кризис миновал, — попросил он.
— Кризис миновал! — громко сказала она, и оба рассмеялись.
— Ты правда здесь на службе?
— Меня вызвали, — уклончиво сказала она.
— Вызвал? Кто? Из клуба… глухие охотоведы пронюхали. Как зацепили?
— Ты так часто в бреду повторял мой адрес, что они подумали: мать. И дали телеграмму. Вот я и приехала.
«Брехня все это! — хотелось крикнуть ему. — Я не бредил, я все время начеку».
— Если это правда, — сказал он. — Если это правда…
— Я никогда не обманывала.
— Знаю. Потому и мотался за тобой. Но если это правда, достань какую-нибудь робу и повесь там, на вешалке. Робы в каптерках. Сейчас который?
— Три часа ночи.
Три! Он это чувствовал.
— Значит, через час жди меня у трапа. Я буду нести трубу.
— Но… но… — она изумленно скользнула взглядом по узлам, оплетавшим его, как кранец. — Как же ты?
— Не беспокойся. Придет один друг. Поможет. Мордовороты где — справа или слева?
— Санитары-то? Один меня встретил, сонный… проводил сюда и пошел куда-то по коридору, — она слабо махнула рукой.
— Так я и знал, — он удовлетворенно откинулся назад. Петлю, гады, все-таки туговато подвели. — Иди, если не спит, займи его разговором, потом поищи робу и повесь на вешалке. В четыре я понесу трубу.
Она послушно пошла к двери. У порога обернулась:
— А труба зачем?
— Для отвода глаз… вахтенного. Если удастся, достань брезентовые рукавицы.
Тихо прикрылась дверь.
Вот и нашел он ее… нашел. Наконец.
Правда, свидание состоялось не так, как он рисовал много раз в своем воображении. Он — загорелый, обветренный, в морской парадной форме и с букетом цветов подходит к ней; она в светлом воздушном платье, а может быть, в белых джинсах, которые так ей шли. Они долго смотрят друг другу в глаза. Потом камера переходит на их ноги: она поднимается на цыпочки…
Каким же она увидела его теперь?
Он взглянул на себя со стороны и мучительно содрогнулся. Видок — и душок… душок из канализации, мигом въедается в тело. Но ничего, уже сегодня он предстанет перед ней другим.
Но не сейчас.
Он точно рассчитал время. Минуты три-пять на поиски мордоворота, две минуты на доклад ему, а потом они прибегут сюда, чтобы дежурить всю ночь и не дать ему уйти.
А его уже не будет.
Они вязали его по одной из привычных схем, досконально изученных Академиком. Привычка. Вот где их ахиллесова пята: закоснелость, консерватизм, привычный бег по кругу…
Руки были связаны скользящими узлами на равном расстоянии друг от друга. Он давно ослабил их, и теперь обе ладони скользнули к краям койки, нащупали толстые узлы внизу. Они распускались легко. Один, второй опали. Осторожно вывел шприц из вены и зажал ее тампоном, который фиксировал иглу. Одна минута, за это время кровь закупоривает прокол сгустком. Так и есть, теперь руки свободны.