Раздался сильный плеск, рядом прорезало воду чье-то стремительное тело. Меня обхватили за шею, чье-то лицо прижалось к моему. Совсем близко я увидел дикие раскосые глаза…
Мы вынырнули разом и услышали гогот Окрестилова:
— Уалочка-а! Не утопи моего друга. Он и так утонет, если ты захочешь…
Я сильно плеснул несколько раз, чтобы заглушить свой тихий вопрос:
— Что случилось?
— Сорвалась… Гады! — она быстро поплыла к берегу.
Вадим уже вылез из воды и дрожал на утреннем холоде. На девственной прозрачной глади озера остались плавать окурок и размокшая пачка из-под «Беломора».
— Вадим, — я с омерзением выбросил все на берег. — Тьфу! Не буду больше купаться с тобой.
— Ну какая зануда! — вызверился он. — Нигде покурить нельзя. Сам ведь куришь?
— Но не сую окурки в душу… Кстати, брось сюда мою «Стюардессу».
Уала лежала рядом в том же ярко-синем купальнике, положив мокрую голову на берег и закрыв глаза.
— Дай, — не раскрывая глаз, сказала она.
Я вытер руку о береговой мох, прикурил сигарету и осторожно вложил в ее синеватые, красиво очерченные губы. Она затянулась так что сигарета застреляла. Вадим куда-то исчез, но тут же вернулся.
— Вы чего здесь купаетесь? — над нами стоял Сыч с полотенцем через плечо. — Идите вон в закрытый бассейн. Закрытый, — повторил со значением, ведь это слово означало для него неземные блага, которые обычным смертным недоступны.
Он указал на парилку. Уала стрельнула своим коротким взглядом:
— Иди, иди… Мы следом.
Сыч поплелся, оглядываясь через плечо. Никогда не видел, чтобы человек мог поворачивать голову на сто восемьдесят градусов, — это умеют только совы. Не зря он показался мне сычом…
Уала лениво поднялась, бросила окурок в воду (Вадим красноречиво зыркнул на меня, но я промолчал), и мы втроем отправились за Сычом.
В дощатом строении свет выбивался из-под воды в квадратном бассейне, и зеленоватые блики играли на мокрых потемневших стенах. Вадим прыгнул в бассейн, и тотчас его с ревом вынесло на узкий полок:
— Кипяток!!! Обварился…
Уала села и стала болтать в воде ногами. Я перегнулся через полок — не знаю, чего искал, но нашел совсем не то, на что надеялся. А может быть, и то. Вадим даже охнул, когда я выволок початую бутылку коньяку и хвост гольца.
— Кто-то жировал… Ну и нюх у тебя! А стакан там есть?
— И стакан оставлен заботливо, а может, спьяну.
Сыч вдруг подмигнул нам:
— Это городская одна тут была… с одним… тс-с!
Сыч стал бриться безопаской, глядясь в круглое карманное зеркальце.
— Устал вчера, ох устал! — жаловался он. — Понимаете, утром проснулся одетый на койке, хвать за галстук — а галстука нет.
— А вы что, всегда в галстуке спите?
Уала захохотала и упала в бассейн.
— Ох и водичка… — застонала она, сладостно раскинув руки.
— Это я еще послабже накануне воду сделал, подвел специально для гостей холодный ручей. А иначе только я могу высидеть — вода-то прямиком из колодца идет, где яйца варят.
Мы беззаботно резвились, брызгая на ежившегося и взвизгивающего Сыча. Он вдруг выскочил, и через минуту мы почувствовали, что в воде уже не высидеть.
— Чтобы знали! — с торжеством объявил Сыч. — Отвел холодный ручей, теперь я купаться буду.
И он, зажав нос и закрыв глаза, прыгнул в кипяток будто с вышки. Да еще и взвизгнул протяжно.
— Все-таки рождает русская земля богатырей, — одобрительно заметил Вадим. — Ну, кажется, согрелись.
Я подмигнул ему, и он сразу все понял. Уала тоже поняла.
— Идем, покажу свою палатку, — просто сказала она. Ее палатка стояла крайней в длинном ряду, и, проходя мимо соседней, я заглянул туда — пусто. Значит, в ее палатке можно разговаривать без помех. И все же я сел у входа, пока она в глубине растиралась полотенцем и одевалась. И говорил, не особенно повышая голос. Кратко рассказал о зашифрованном послании Петровича и о том, что веду собственное расследование. О результатах его пока умолчал, даже тут не следовало балабонить и расслабляться: интуитивно я чувствовал незримую опасность, да и не хотел преждевременно раскрывать все карты. Хотелось посмотреть на ее реакцию.
Она сидела в глубине палатки, уже одетая, обняв колени в джинсах и мерцая раскосыми глазами. Странно: на свету, ее глаза не блестели, а тут прямо светились. И к тому же косили, — мне стало не по себе.
— Чего ты хочешь от меня? — вдруг резко спросила она.