Но сейчас некогда было ждать, действовать приходилось стремительно и напористо, волевым усилием восстановить память. Только что он получил сообщение неизвестно от кого, что в его квартире обосновался агент Верховоды с заданием в удобный момент условленным сигналом вызвать группу захвата.
— Отец местного прохвостизма! — повторил тенорок, и тогда-то в голове Матвея щелкнуло. Он сразу всех узнал и вспомнил.
Посреди большой комнаты, приветственно раскинув руки, стоял худой как щепка сторож-поэт Андрюша Гаранжа — он-то и кричал. На его крик из другой комнаты выплыл, словно медведь на дыбах, взлохмаченный метранпаж местной газеты Куканов, или «наш миллионер», как его ласково называли. Он тридцать лет протрубил на Севере и ежедневно выпивал минимум две бутылки водки, а максимум страшно даже подумать. Как-то подсчитали с карандашом в руке, что в итоге он пропил более ста тысяч (старыми — миллион). За ним — работница агиткультбригады Ванда Куховарова с неизменной дымящейся папиросой во рту. «Крепкий мужик», — говорили о ней, потому что она пила наравне с мужиками и даже некоторых перепивала, хотя здесь это дело было трудоемкое. Она только что вернулась из нарко, где прошла краткосрочный курс поддержания — всего три дня. Дольше обслуга ее не терпела.
— Принес? — загомонили «оставшиеся в живых», с надеждой глядя на портфель Матвея.
— Куницын вон уже стал чертей допивать, — прогудел Куканов, кивая на рыжего мужика, который потерянно стоял с порожней «бомбой». Сам он никогда не пил остатки, суеверно считая, что это «чертей допивать».
Окрестилов и его друг в кожанке все еще стояли на пороге, озираясь с одобрительными улыбками. Потом неизвестный полез в боковой карман, вытащил пачку денег в банковской упаковке, хмыкнул, засунул в карман, вытащил другую, потом третью.
— Ага, синенькая, — удовлетворенно пробурчал он. Разорвал корявыми пальцами обертку и фуганул пачку в воздух. Разворачиваясь, трепеща в воздухе, пятерки густо усыпали пол синим ковром. — Так надо праздновать новоселье, рублевочники чертовы!
— Вот это по-нашему, — Матвей старательно вытер мокрые торбаса об импровизированный ковер. — Разоблачайтесь.
— А пойло? — тревожно спросил Куканов.
— Должно быть, — Матвей скинул меховую куртку в угол, туда же бросил шапку, которая оказалась собачьей, лохматой, величиной с подушку.
— Мы же все обыскали! — с отчаянием взмолился Куницын.
Матвей быстро обретал уверенность, как только узнал всех и припомнил обстановку. По какому-то наитию он взял стул, взобрался на него и заглянул на самый верх высокого, до потолка, стеллажа с книгами. Так и есть. Чудесное зрелище лежащих рядком, уже слегка запыленных белых и темных запечатанных бутылок открылось перед ним. Значит, не зря прятал.
По примеру одного известного местного алкаша, войдя в штопор, он начинал прятать бутылки в самых неожиданных местах, чтобы и самому не сразу догадаться. Потом, естественно, наступал провал памяти, а когда утром било и морозило так, что не только в магазин выйти было невозможно, а и подумать о том страшно, он начинал искать. Искал долго, упорно, обливаясь потом и дрожа, зато какая радость и умиротворение охватывали его, когда находил!
Вот и сейчас, подав в растопыренные руки одну за другой три бутылки вина и две водки, одну он все-таки оставил — бывало так, что и среди ночи поднимало.
— Мы по углам да закоулкам шарили, — в мистическом восторге шептал рыжий Куницын. — А оно вон где…
— Осквернил литературу, — воздел вверх руки поэт-сторож Гаранжа. — Над такими авторами…
— Они что, не пили? — прищурился Матвей. — Ну, этого пока хватит, а потом сообразим. Кто там балабонит на кухне?
Голоса на кухне смолкли, и некто в подтяжках внес противень шипящих, жаренных целиком уток. За ним, все еще ненавидяще поглядывая друг на друга, но в то же время радостно потирая руки, вползли и спорщики. Матвей пристально вглядывался в каждого.
Некто в подтяжках оказался диктором местного телёвидения Валерием Хоменко. Насколько он был обаятельным и разговорчивым на экране, настолько мрачен и молчалив в быту. Однако нюх имел отменный, временами казалось, будто он с экранов телевизоров видит, где собирается компашка: сразу же после передачи надевал армейский пуленепробиваемый лакированный тулуп до пят, купленный по дешевке у вояк, возможно списанный, и прямиком по сугробам чесал туда. Однажды чуть не схватил строгача по службе: в прогнозе погоды с похмелья сообщил, что завтра ожидается не дождь, а снег. Это в июле-то! Готовили уже приказ о «репрессиях», как вдруг на следующий день повалил снег, да разлапистый, как на Новый год! Приказ срочно заменили благодарностью — ведь он единственный во всем восточном секторе Арктики правильно предсказал погоду. Такое могло случиться только на Севере. «Сам Господь Бог заступился, — самодовольно поглаживал себя по плеши диктор. — Вон даже где я в почете…»