Бригадиры приходили на закрытие нарядов, заранее накаленные против начальства, ждущие от него всяческого коварства и заранее готовые к отпору. Впрочем, у каждого из них были свои проблемы внутри бригады. То в затылок жарко дышал наглый помощник, выскочка, то кто-то прогулял недельку, да и прочих обязательно набегало за месяц по два, три невыхода — много случалось всяких загадок и трудностей. Кого-то следовало, прижав, крепко взять в руки, кого-то, наоборот, помаслить, да и себя не стоило забывать на худой конец.
Мастера были в хорошем настроении. Наконец наступали те самые блаженные два-три дня, когда можно было не на словах, а на деле свести все накопившиеся за месяц счеты. Все можно было сегодня выплеснуть в лицо полномочному представителю бригады и хоть немного отойти душой, всласть насытившись его бестолковыми оправданиями. Процентовки, к счастью, мастеров не касались — добывать деньги дело прораба; добыл — слава богу, не добыл — с него и спрос. А вот разделить добытое — тут решающим было их влияние и слово. Сейчас, единственный раз за весь месяц, можно было реально прижать бригадира и бригадировых любимчиков — горлопанов и наглецов. Сколько кому закрыть — вот это была настоящая власть, всем властям власть, а не пустая говорильня.
Замечательно еще было и то, что существовали прогульщики и что они были в долгу. Закрыть им все дни, а потом полный ажур: в любую субботу и любое воскресенье можно было легко вывести на работу целое звено. Да что звено — чуть ли не полбригады! И никто из провинившихся и не пикнул бы, и все без нервов!
Прогульщики, вообще-то говоря, были дар небесный. Трест перманентно лихорадило с планом; он постоянно бомбил управление телефонограммами — почему не работаете в субботу, почему не работаете в воскресенье?
Но из четырех ежемесячных суббот управление и так работало три без всяких трестовских понуканий — у самих кругом трещало, и принудить людей работать в последнюю оставшуюся нетронутой субботу, а тем более воскресенье, было, конечно, трудновато.
Тут-то и выручали прогульщики и прочие провинившиеся. Они были на вес золота. Конечно, в субботу, а тем более в воскресенье, никто особенно не утруждался на рабочих местах, а они-то и подавно работали путем только до обеда. Но зато всегда можно было бодро отрапортовать где надо, что строители пашут не за страх, а за совесть, не признавая ни выходных, ни проходных! И овцы оставались целы — и волки спокойны. К семи вечера все заинтересованные стороны были на месте и примерно час работа кипела, как пар в котле. Через час прорабы знали, сколько денег можно взять в зарплату по подписанным процентовкам и сколько получается на круг по участку. Теперь надо было углубить дело, перейти на более низкий уровень, непосредственно к бригадам и звеньям.
Здесь уже начинали химичить мастера. Прорабы старались ни в какие мелкие, скандальные подробности не входить — ведь тому, кто постоянно находится рядом с людьми, на рабочем месте, виднее, кто пахал, а кто лодырничал. Кроме того, и мастеру должны были изредка доставаться не одни кости. А при довольном мастере и прораб мог жить как у бога за пазухой — порядок на линии с верхом покрывал все большие и малые огрехи руководства.
Около восьми в прорабскую сунулся дядя Жора и мигнул Углову: мол, выдь на минутку. Углов не спеша встал из-за стола и пошел к двери. Он уже знал, зачем его зовут.
— Петрович, — сказал бригадир уважительно. — Сойди вниз на минутку, там у меня в сторожке кой-что припасено.
— Наряды же, дядь Жор, — залицемерил Углов, сглатывая невольную слюну.
— Да что ж наряды, впервой, что ли, закрываешь, или в последний раз? — усмехнулся дядя Жора. — Успеется. До ночи-то вон еще сколько.
Углов шагнул было по коридору, но приостановился.
— А мастер? — спросил он.
Бригадир нахмурился.
— Да ну его к бесу, — с сердцем ответил он. — Так и шнырит поперек, так и шнырит. Ну никакого с ним сладу. Я одно — он другое, я одно — он другое. Ты скажи ему, Петрович, чтоб не шибко задирался на людях.
— А чего там у вас? — заинтересовался Углов.
— Мы промеж себя разберемся, коли он тебе не заклал, а характер пусть перед стариком не показывает, попридержит. А то что ж, ведь сам знаешь, каково в одной берлоге двум медведям жить.
— У себя в бригаде ты полный хозяин, — успокоил его Углов.
Видно было, что вышла между бригадиром и мастером какая-то сшибка, о которой Семен еще не знал, и теперь мастер держал характер, прессовал дядю Жору сам, не вмешивая прораба. Углов усмехнулся: ну дави, дави — полезно иногда и бригадира против шерсти погладить, чтоб мягче был.