Прошлогодняя смутная горячая осень, трезвая осень, ударила в угловскую голову. Впервые после страшных дней и ночей Аленкиного умирания он почувствовал себя не умершим вместе с ней, а живым. И хоть стыдно было жить ему на этом горьком свете, где она уже не жила, и хоть звал его еще к себе, в черную даль, ночной хватающий за сердце детский плач, но уже зрели в нем новые чувства и просыпались новые стремления.
Лежащий перед ним путь был еще во мгле, и только где-то в страшном, ускользающем далеке, за невидимым и нечувствуемым окоемом, чуть брезжила Семену слабая, неведомая звезда.
Через полгода Углов стал бригадиром, еще через два месяца — прорабом профилактория. Каждый прожитый день приносил теперь Семену маленькую радость — полузабытую им радость преодоления. Страшная махина дел наваливалась на него с утра; записав в свой рабочий блокнот все, что срочно, безотлагательно должно быть исполнено к вечеру, Семен сам ужасался прорве нахлынувшего.
Начальник профилактория был переменчив в чувствах, как погода: никогда нельзя было угадать, какая промашка могла стать началом Семенова падения. Приходилось поэтому относиться ко всем заданиям без исключения с сугубой ответственностью. Углов сразу усвоил себе: нет главного и второстепенного, есть только некоторые ничтожные градации спешности, а в идеале следует выполнять все сразу и немедленно. Правильность его линии поведения доказывало устойчивое угловское положение на месте весьма неустойчивом.
И вот каждое утро Семен смотрел на исписанную мелким бисерным почерком страницу своего рабочего блокнота, и странные чувства пробуждались в нем. Да, дел было много, невыносимо много, куда больше, чем, казалось, позволяли сделать его силы, но в глубине души Углов знал, что извернется как только возможно и выполнит замысленное. Он был необходим, он был нужен, казалось, всем сразу: вот пройдет еще час и десятки людей будут звонить ему в прорабку, требовать, приказывать, наседать, угрожать, и он завертится в бесконечной карусели дел и суете человеческих притязаний.
И ощущение этой полезности, нужности наполняло Семеново сердце победительной радостью. Дело кипело и спорилось в его руках. Труд ежечасно формовал заново его растрепанную душу. В характере произошли резкие изменения. Они остались незамеченными только для самого Углова. Ему все казалось, что он такой же, как прежде, но вот странное дело — окружающие его приятели и «союзники» стали странно меняться, трансформироваться в Семеновых глазах.
Углов работал не покладая рук, не за страх, а за совесть, а большинство его новых и старых приятелей избегало труда любой ценой. Казалось, что клиентура профилактория состоит из сплошных принцев крови — так чурались любого физического труда вчерашние подзаборники. И чтобы уложиться в намеченный срок, Семену поневоле приходилось принуждать вчерашних собутыльников к труду.
Он не делал для этого ничего сверхъестественного или стыдного, но платил бездельникам по нарядам впятеро, вшестеро меньше, чем работягам, считая это по корню, по сути справедливым, — и не сразу ощутил, как вокруг него начал потихоньку образовываться вакуум. Еще вчера он и его друзья понимали друг друга с полуслова — сегодня Семен видел обращенные в его сторону кривые ухмылки, и за его спиной, а то и в глаза, стало раздаваться неприязненное: «Смотри не прогадай!» Углов невольно ежился: за полбанкой они понимали друг друга гораздо лучше, так что же произошло теперь? Почему они словно стали говорить на разных языках?
А произошло самое простое: дело стало главным содержанием новой Семеновой жизни, и вот этого никак не выдержали фальшивые отношения алкашного товарищества. Трудно было Углову становиться в неприязненную позицию к старым, испытанным водкой корешам; но дело, непосредственным организатором которого он стал, требовало честного отношения; и застарелые коросты самообмана, наросшие на Семенову душу, стали понемногу растрескиваться и осыпаться.
Изменялся он сам, начали меняться и люди вокруг него. Постепенно выявилось, что бывшие угловские бригадиры — братаны из его первой семейки — не годятся в исполнители его воли; они не выдерживали сумасшедшего темпа, взятого Семеном, и им пришлось уйти, уступить свои клевые места другим людям. Некоторая прослойка новых людей уже начала образовываться вокруг Семена.