— Я голоден, как волк. — Признался он. — Не разделите со мной трапезу?
Умелым движением, он обтер стрелку от крови и спрятал в заплечный чехол.
— С радостью. — Одобрил Безымян. — Только в чем ее варить?
Стрелок улыбнулся.
— Есть один рецепт. Даже ощипывать не придется.
Пока Арпашка собирал сучья, Степан выпотрошил птицу и достал из дорожной сумки большой кусок глины.
— Всегда с собой ношу. Глину не везде найдешь, а так всегда под рукой. — Прокомментировал он. — Если птицу сначала обвалять, а потом в углях запечь в ней весь сок останется. Просто и удобно.
Степан не лукавил. Выкатив кончиком ножа запекшийся шар, он сбил корку и, обжигая пальцы, разломил селезня. Одуряюще пахнуло жареным мясом. Так, что у Безымяна засосало под ложечкой.
— Чем живешь, куда путь держишь? — Спросил Безымян, когда от птицы остались одни косточки. Степан спрятал нож и, пригладив аккуратную бородку, ответил:
— Стрелок я. Тем и живу, что умение свое за хлеб продаю. Сейчас направляюсь в Киев. Там умелые руки да острый глаз всегда в цене. Одна беда — не могу я долго в неволе ходить, как бы хороша служба не была. Заработаю маленько и ухожу. Душа на простор просится.
— Дядя Безымян. — Вмешался в разговор Арпашка. — Вспомнил я. Дядька у меня в Киеве. Не отдавай кому зря. Отведи. Недалеко ведь.
— Чем интересно родственник твой занимается? Тем же чем и ты раньше промышляет? — Подозрительно спросил полянин.
— Лавка у него. — Почти закричал мальчишка.
— Не врешь?
— Не сойти мне с этого места.
— Послушай. — Произнес Степан. — Если тебе некогда, доведу мальчишку.
— Не нужно. Обещал я его в хорошие руки пристроить. До конца пойду.
— Тогда вместе путь держать будем. — С радостью подхватил стрелок. — А то, поди, целый месяц один странствую. Словом переброситься не с кем. Одичал, как зверь.
Безымян посмотрел на Арпашку. От него не скрылось, как тот густо покраснел. «Стыдно за вчерашнее, — подумал полянин. — Не бойся, рассказывать не стану».
Степан вывел к Анинке короткой дорогой, напрямик через болото. Все это время он рассказывал истории о том, где ему доводилось бывать. Получалось, что стрелок исходил славянские земли вдоль и поперек. Забредал к варягам, видел Дунай, наведывался к Русскому морю, мимоходом через степь. Воевал на стороне русичей, состоял на службе у Печенежского хана. И все это в неполные тридцать пять лет.
Когда приблизились к выселкам, стрелок замолчал, пропуская Безымяна вперед. Полянин засунул руку за пазуху, проверяя на месте ли подарок. Убедившись, что все в порядке, он дознался про Марью — гусятницу и зашагал к ее дому. Мать Мила оказалась зажиточной селянкой. Стоило шагнуть за ворота, как навстречу бросились два огромных пса. Безымян отступил назад, но звери начали вилять подрубленными хвостами, оглашая двор звонким лаем.
— Можно? — Спросил полянин у моложавой женщины в просторном, украшенном орнаментом сарафане.
— Заходи, коли, не шутишь.
— Мне бы Марью, мать Мила видеть. — Промолвил Безымян. Женщина изменилась в лице.
— Я Марья. Не случилось с ним чего? — Взволновано спросила хозяйка.
— Нет. Все в порядке. — Поспешил ответить полянин. — Второго дня видел сына вашего. Мил просил кланяться вам и передать, что жив — здоров.
— Что ж я на пороге-то вас держу? — Спохватилась гусятница. — Заходите. Располагайтесь. К вечеру баньку истоплю. Вымоетесь, отоспитесь. А завтра с утра на праздник.
— Что за праздник? Я уже долго брожу. От людских дел отвык. — Поинтересовался Степан.
— Урожай собрали. Пора и свадьбы справлять. Девок на выданье у нас много. Может, себе кого присмотрите.
Марья засуетилась, накрывая на стол.
— Не серчайте, если что не так. Как Мил на службу ушел, без мужика в доме живу. Отца его десять лет как в живых нет.
— Может, подсобить чем? — Спросил Безымян.
— Если не трудно. Дров наколоть и воды наносить.
— Это мы мигом. — Пообещал полянин.
— Сначала за стол. — Настояла хозяйка.
За резными ставнями начало темнеть.
— Шалит нежить? — Спросил Безымян.
— Давно не случалось. Если стариков послушать, может, что узнаете. Мил тоже горазд был такие байки рассказывать. — Собирая посуду, ответила хозяйка.
— Совсем запамятовал. — Хлопнув по лбу рукой, с досадой произнес Безымян. — Сын ваш платок передать просил, чтоб сомнений не было, что мы от него пришли.
— Какой платок? — Насторожилась гусятница. Безымян вытащил из-под рубахи подарок Мила и молча протянул Марье. Женщина взяла ткань в руки и, покачав головой, промолвила:
— Дурачок он у меня. Кто ж с такой вещью по доброй воле расстается?
Заметив удивление на лицах гостей, гусятница поспешила пояснить:
— Не простой это платочек, а наговоренный. Если вдруг ноги не идут или из сил выбился, то утрешься им, и усталость, как рукой, снимет. Только почем зря использовать лоскут нельзя. Заклинанье с каждым разом свою силу теряет.
— Так может, Мил его исчерпал давно? — Предположил Безымян.
— Нет. Видите, узор на ткани голубой. Когда платочек чудодейственную силу утратит, то белым станет. Эта вещь в нашем роду давно храниться. Мне от отца досталась. Тому — от деда. Когда Мил на службу уходил, я ему платок в дорогу дала. Если он вам его передал, значит, чувствовал что-то. Не хотел, чтобы платок в нехорошие руки попал. Не стряслось ли с ним чего худого?
— Напрасно волнуетесь. — Успокоил женщину полянин. — Наверняка, Мил решил, что здесь он нужнее. Хозяйство все на ваших плечах висит. Такое и здоровый мужик не потянет.
— Чему быть, того не миновать. Раз уж Мил так им распорядился, не могу платок принять. Твой он теперь. — Марья протянула заговоренную тряпицу Безымяну. — Ради Мила, не отказывайся. Чутье у него на добрые дела. Знал, что суждено тебе заговор для блага использовать.
Безымян увидел, что спорить с гусятницей бесполезно и, поклонившись, взял. Не верилось ему, что и впрямь этой тряпкой чудеса творить можно. Хотя, всякое бывает. Не зря же, когда тонул, первым делом за платок ухватился. Придет время, на что-нибудь да сгодится.
Давно Безымян не чувствовал себя так хорошо. После бани кровь заиграла сильнее, словно не веником его хлестали, а платком чудотворным. Побрившись, Безымян оделся в чистое, выстиранное белье. Проходя мимо кадки с водой, он не удержался и глянул на свое отражение. Вместо румяного и посвежевшего лица на него с самого дна уставилась зеленая морда болотника. Она подмигнула полянину мутным желтым глазом. Безымян отпрянул, заслонившись рукой.