— Думал, знаешь, из любопытства подошел.
Безымян выругался про себя и двинулся валить деревья.
— Чем подсобить? — Окликнул его Василек.
— Ступай к жене. Заждалась, небось.
— Не пойду. Потом не прощу себе, что человека погубить позволил.
Безымян чуть не подпрыгнул от пришедшей в голову идеи.
— Дудочка с собой? — Внезапно спросил он музыканта.
Василек похлопал по карману.
— Тогда играй. Так, чтобы кровь в жилах закипела. Без остановки, иначе не построим.
Василек выхватил дудочку и, глядя на то, как строители разводят большие костры, начал подбирать мелодию, подстраиваясь под мерный перестук инструмента.
Небо озарилось, выхваченное из темноты срывающимися вверх искрами. Стало светло, как днем. Василек начал играть, вначале медленно и тихо, но потом, поймав вдохновение принялся взвинчивать темп. Молотки и топоры замелькали в бешеном ритме, не мешая музыке, а лишь дополняя ее особенным колоритом. Закипела работа. Берег стал похож на разоренный муравейник. Потихоньку ни из чего начал вырисовываться новый настил. Никто не жалел себя. Когда потребовалось забраться в воду, чтобы укрепить ненадежные сваи, от желающих не было отбоя.
Полночь уже вступила в свои владения, а работа шла в прежнем ритме. Наконец, строители один за другим потянулись к кострам, падая от усталости.
— Не могу больше. Руки не слушаются. — Сказал старший, отбрасывая раскалившийся рубанок.
Работники одобрительно закивали.
— Лучше прерваться, а то мы сейчас наработаем.
Василек спрятал дудочку и перевел дыхание.
— Спасибо братцы. Славно потрудились. — Прошептал Емеля.
— Скоро рассвет? — Спросил Безымян.
Степан молчал, высматривая на небосводе маленькие, блеклые звездочки.
— Мне хочется, чтобы строители опоздали. — Внезапно бросил он.
— Почему?
— Тогда будет шанс рассчитаться с этими сволочами.
— Всех не переделаешь. — Заметил полянин и потянулся к сумке Степана, выуживая платок, который передал ему на временное хранение. Он хотел утереться, но вспомнив наказ гусятницы: не использовать понапрасну, отдернул руку.
— Мы успеем. — Решительно произнес он.
— Не вижу, каким образом.
— Все очень просто, — сказал Безымян, подбросив в воздух подарок Мила.
— Не жалко? — Спросил Степан.
— Для хорошего-то дела? Легко достались, легко расстались. Не пропадать же человеку.
— Пойду поднимать работников. — Произнес Вольный стрелок. — Давай сюда свое чудо.
Тряпица вернулась к полянину совершенно белой. Строители принялись за работу, как заведенные, словно дорвались до любимого занятия, после длительной отлучки.
— Помогла родимая! — Крикнул Безымян, приободрившись.
Последний гвоздь был вбит, когда Заря — Заряница зажгла на горизонте первый кровавый отблеск холодного осеннего солнца.
— Признавайтесь, кто из вас колдун? — Спросил старший строитель, вытирая пот скомканной шапкой.
— Да все понемножку. — Улыбнувшись, произнес Безымян, любуясь новеньким мостом. — Самому не верится.
— Может, с нами плотничать будете? — Предложил мастеровой. — Дюже лихо у вас получается. Все заказы соберем, разбогатеем.
— Чего стоите? Освободите горемычного. — Вмешался Степан. — Или он у вас, как пес, на цепи всю жизнь просидит?
Все посмотрели на узника. Емеля ползал по земле, не отрывая глаз от моста, и что-то лихорадочно шептал себе под нос.
— Как бы у него от большого счастья крыша не поехала. — С опаской произнес Арпашка.
— Ничего, свыкнется. — Успокоил Степан.
Узнику сбили цепь и поставили на ноги.
— Цени свободу. — Посоветовал мастеровой, бережно укладывая свой инструмент. Емеля онемел от счастья. Он все время мычал и порывался обнять ноги спасителей.
— Ему бы сейчас бражки налить, чтоб в себя пришел. — Протянул Безымян.
— Нельзя. Слово дал человек, что не пригубит больше. — Ответил за Емелю стрелок.
Попрощавшись со строителями, путники подхватили котомки, собравшись в дорогу.
— Что, так просто уйдете? — Спросил Василек.
— В жизни всегда приходит время расставаться. — Философски ответил Степан.
— Вы точно не с неба спустились?
— А что, похожи? — С улыбкой кивнул в сторону капища Безымян.
— Подумайте сами. Еще вчера вас здесь никто не знал. Появляетесь внезапно, как снег на голову, делаете кучу добрых дел и исчезаете. Просто так, мимоходом, без особых усилий. Такое под силу только героям.
— Ну, это ты загнул. — Возразил полянин.
— В одном ты прав, скоро нас забудут, а появившийся за ночь мост превратится в красивую легенду.
— Век буду помнить. — Пообещал Василек. — Родиться первенец, назову Степаном.
— А второго Безымяном. — Съязвил Карп.
— Не нужно. — Восприняв слова рычанского всерьез, произнес полянин. — Я-то по нужде без имени, а ребенок тут причем?
— Может еды в дорогу возьмете? Помогу, чем богат, предложил певец.
— Зачем? Лук со мной, стрелы на месте. Что-нибудь раздобудем. — Ответил Степан и, махнув рукой зашагал по деревянному настилу. Путники перешли быструю речку и скрылись в зарослях на противоположном берегу.
— Вот это люди. — Восхищенно прошептал певец и, повинуясь сердечному порыву, приложил к губам дудочку.
Все-таки красивая пора осень. Особенно когда ветер закружит хоровод опавших листьев и понесет их вперед, к самому окоему. Это создает иллюзию жизни, напоминая путнику, что он не один. В такие моменты создается впечатление, что природа дышит. Взрослые шли не торопясь, упиваясь чувством проделанной работы, что осталась позади и больше не висит на душе мертвым грузом. Арпашка то и дело забегал вперед, высматривая ключ или родник для привала. Время от времени он донимал Степана расспросами, и тогда стрелок показывал, как нужно поворачивать руку, чтобы спущенная тетива не рассекла большой палец.
— Ты мне пацана испортишь. — Ворчал Безымян, но не со зла, а так, чтобы поддержать разговор.
— Что-то мы часто людям помогаем. Не к добру это. — Произнес охотник, разглядывая деревья по правую сторону от дороги. Он уже давно наложил стрелу и внимательно слушал звуки леса, ожидая когда беспечная живность выдаст себя среди поредевших зарослей.
— Что в этом плохого? — Спросил полянин.
— Как бы нам помогать не пришлось. — Выдохнул он и спустил стрелу. Смертоносное жало нырнуло в кусты. Раздался глухой удар. Смертельно раненый зверь сделал последний рывок и повалился, подломив попавшиеся на пути сучья. Люди осторожно раздвинули калину и обомлели. Содрогаясь в предсмертных судорогах, на прибитой инеем траве лежал огромный секач. Стрела пробила глаз и засела глубоко внутри.