Небо было хмурым и суровым. Над головами путников медленно и величаво плыли свинцовые облака. Так же тяжелы были Безымяновы думы. К полудню потеплело. Дорога под ногами превратилась в хлябь. Даже птахи почувствовали эту перемену и защебетали на разные голоса. Безымян не мог долго держать обиду и оттаял. Даже развеселился. Карп долго наблюдал за Безымяном со стороны и, наконец, не выдержал:
— Что за люди у родника были? Может, искали чего?
— Искали. Чего не ведаю. Сдается мне, не люди то были, а Ящеровы отродья.
Услышав это, Карп побелел и ускорил шаг. Почти побежал. Безымян едва успевал за ним.
— Спешишь куда, сосед? — С насмешкой спросил он.
— Знобит что-то. Может, согреюсь. — Ответил Карп, не оборачиваясь.
— Да не трусь, в другую сторону нечисть поехала. — Успокоил его Безымян.
— Точно? — Переспросил рычанский.
— Сам видел.
После этого Карп перестал колотиться и вперед больше не убегал. Безымян хотел позадирать его немного, но не стал. Что человека травить попусту? Отдохнуть решили в Сретенке. Но без приключений не добрались.
Не дойдя до пролеска, за которым дорога резко забирала на запад, путники услышали крики.
— Пойдем посмотрим? — Предложил Безымян.
— Зачем лезть не в свое дело? — Попробовал остановить его Карп, но полянин уже начал продираться через кусты. Чертыхаясь, рычанский поспешил следом.
Среди деревьев стала видна прогалина. На ней суетились люди. Безымян раздвинул ветки и, не таясь, вышел на общее обозрение. Всего на поляне находилось девять человек. Шесть стояли на земле, трое висели в воздухе. Приглядевшись, Безымян понял, что чудесами здесь и не пахнет. Через раскидистую ветвь дуба — исполина были переброшены три петли, в которых покоились висельники. Двое уже отмучались. Третий хрипел, задыхаясь и продолжая попытки вылезти. Он извивался, как привязанная за хвост змея, корча в предсмертных судорогах багровое от прилившей крови лицо. Наконец, он рванулся в последний раз и затих, мелко подрагивая. Кровавая пена потекла по подбородку висельника и начала капать на примятую листву. Истошный детский крик вывел Безымяна из оцепенения. Дюжие гридни вязали мальца, заломив за спину исцарапанные ручонки. Двое других прилаживали на дереве пеньковую веревку. За всеми приготовлениями со стороны молча наблюдал десятский, поглаживая покоящуюся на перевязи руку.
— Вы чего, пацана вешать будете? — Изумленно спросил Безымян.
— Будем. — Раздраженно ответил гриднь. — Тебе — то, что за дело? Иди своей дорогой.
Десятский кивнул дружинникам, и те потащили парнишку лицом по земле.
— Да вы что, ополоумели? Он же еще ребенок! — Закричал Безымян.
— Он разбойник. Промышлял наравне с остальными. — Гриднь показал на висельников. — По княжескому указу должен быть умерщвлен.
— Он же никого не убил. — Попытался вразумить солдат Безымян.
— Сейчас не убил, потом убьет.
— А ну-ка пусти мальца. — Приказал Безымян. — Не гоже детей ни за что ни про что вешать.
— Везет нам сегодня. Еще один заступник объявился. Хватай его. — Приказал десятский. Дружинники оставили трепыхающегося пленника и, вынимая на ходу булат, двинулись к Безымяну. Полянин положил суму и перехватил дубину поудобней.
— Зашибу. — Предупредил он. Гридни не придали словам значения. Они наступали с серьезными, сосредоточенными лицами.
— Бросай палку. — С северным выговором обратился к Безымяну дружинник.
— Да вы, ребят, не русские. — Догадался полянин. — Ну, держитесь.
Отца у него не было. Потому бить первым Безымяна не научили. Полянин подпустил варягов поближе и дал напасть. Он понимал, что не должен подставлять посох под прямой удар, а дальше как Род на душу положит. Первый варяг прыгнул на Безымяна и рубанул сверху. Безымян отвел лезвие в сторону и столкнулся с гриднем лбами. В лицо пахнуло перегаром. Полянин ударил солдата лбом в переносицу. Не мешкая, он крутанул дубину и с размаху сшиб второго противника. Не ожидая от деревенщины такой прыти, варяги бросились врассыпную. Полянин хотел устремиться вдогон, но те с размаху вломились в чащу. Пришлось отпустить. Не побежал только десятский. Он прижался спиной к дереву и достал здоровой рукой клевец. Сам понял, наверное, что не выдюжит, но за оружие держался крепко.
— Не трону. — Успокоил десятского Безымян. — Если не полезешь.
Гриднь опустил клевец.
— Я тебя найду. — Пообещал он селянину. — Из-под земли достану.
— Пожалуйста. — Развязывая парнишку, бросил ему Безымян. — Запретить не могу.
Десятский застонал и осел по стволу, перехватив раненую руку.
— Я того, — начал Безымян, — мальца с собой заберу.
— Забирай. — Сквозь зубы выдавил ратник. — Видать, твоя сегодня взяла.
— Сильно болит? — Спросил полянин. Десятский не ответил. Только застонал.
— Держи. — Обратился к раненому Безымян, вынимая целебный корень. — Потрешь, и на рану.
Холстяной мешочек полетел под ноги гридню.
— Ты зачем этому псу траву отдаешь? — Размазывая слезы, спросил мальчик.
Безымян отвесил легкий подзатыльник, от которого парнишка клюнул носом.
— Не ругайся. — Наставительно сказал он. — Это нехорошо.
— Бывай. — Кивнул полянин и подтолкнул мальца вперед. — Пора нам.
Десятский проводил их полным ненависти взглядом, но мешочек подобрал.
— Чего ж мне с тобой теперь делать? — Спросил Безымян паренька, когда они выбрались на дорогу. Мальчик смотрел на спасителя светлыми, голубыми, как небо глазами и молчал. Слезы уже высохли. Утираясь, малец перемазал все лицо. Почувствовав, что испачкался, он послюнявил рукав и размазал грязь еще сильнее.
— Дай сам вытру. — Предложил полянин и, не дожидаясь согласия, сгреб ребенка в охапку. Высвободившись, мальчик расправил белые волосы и жалобно попросил:
— Дядь, можно я с тобой пойду?
Безымян опешил.
— А ты знаешь, куда я иду?
— Какая разница. Все равно мне податься некуда. Пропаду. Вся семья моя — Кот, Ждан да Пров были. — Малец всхлипнул. — Теперь один остался. Повязали их поутру. Повесили.
— Так ты что, разбойничал?
— А что делать? С голоду помирать?
— Ладно. Разберемся. — Покровительственным тоном произнес Безымян. — Как зовут-то тебя, соломенная голова?
— Арпашка.
— Слушай, Арпашка. — Строго сказал полянин. — Пока со мной пойдешь. До Сретенки. Дальше видно будет. Если получится, к хорошим людям тебя пристрою. Пусть они из тебя человека сделают. Ремеслу научат. Правило одно — вздумаешь воровать, сам зашибу. Понял?