А другой, тот, который сидел рядом с водителем, по всей видимости, старший в их команде, уже достал высокий, вытянутый, как оружейный снаряд, термос и налил в кружку дымящуюся жидкость. Потом вытащил плоскую фляжку и добавил несколько „булькалок“.
— Вася, пусть девушка согреется! — Он передал кружку подчиненному.
— Пейте. Сейчас теплее будет… Лишь бы простуду не подхватили… Это ж надо — в такой мороз, и почти босая!
Напиток пах дикими травами, хвоей и чем-то неуловимо знакомым. Когда-то она уже пробовала нечто подобное. Ах, да — это же „Алтайский бальзам“, ее угощал им Валерка Флейта год назад… Нет, больше года назад. Сколько всего произошло за это время!
— Ну как, прочухались? — Старший явно не обучался в кадетском корпусе.
— Прочухалась, — наконец-то подала она голос. И сама удивилась его звучанию. Ну овечка божья, да и только!
— Мы, к сожалению, в ближайшие три часа не сможем отвезти вас домой. Служба есть служба. Так что выбирайте: либо с нами ездить, либо в отделение можем доставить.
— За что… в отделение?
— Не „за что“, а нас подождать. Или до утра перекантоваться.
— А может, высадите меня? Я уже отогрелась.
— Ни в коем случае! Вы не отдаете себе отчета, как это может быть опасно. — Он внимательно смотрел на нее, и Настя предположила, что его „бортовой компьютер“ анализировал ее данные: возраст, слезы, черная до ниточки одежда. Кажется, за потенциальную преступницу он ее не принял.
— Не надо в отделение, — попросила она.
— Тогда — с нами?
Настя заметила сквозь отдушину в покрытом дивными узорами окошке „уазика“, что они уже въехали в город, пустынный и тихий, как и шоссе. Кое-где в поле зрения попадали бессонные окна, и она начинала чувствовать себя не такой одинокой в этом мире.
Негромко работала рация. Старший о чем-то переговаривался, потом машина резко сменила курс. Но Насте не было дела до ночной охраны правопорядка. Она положила голову на вовремя подставленное плечо сержанта Васи, успевшего завернуть ее все еще гудящие ноги в невесть откуда взявшееся одеяло, и заснула.
… Она лежала на берегу потрясающе голубого моря, закопавшись вся — кроме головы — в мягкий теплый песок и ощущала себя словно похороненной, но не погребенной.
Она пыталась пошевелить пальцами рук и ног, и они с трудом — но поддавались усилиям.
Она смотрела в небо: там вились, парили, объединялись в пары и разлетались в стороны прекрасные белые птицы, вечно юные, как ее героиня Нисияма.
Она присматривалась к их полету, подобно древнему гадателю, который по полету птиц стремился предсказать судьбу — свою и целого племени. Но вдруг заметила, что это вовсе не чайки, а вороны, белоснежные, искрящиеся на солнце, перламутровые.
Белые вороны! Все мы — люди — белые вороны. Но никто не замечает, что „белый“ — не он один, а потому каждый чувствует себя дискомфортно.
Вороны что-то кричали, но она разучилась понимать по-птичьи. Она уже не птица, а женщина, и не может улететь со своей стаей.
Ее взор устремился в сторону моря — туда, где сходятся земля и вода. На самой кромке она увидела Евгения, своего супруга, который смотрел вдаль — туда, где соединяются море и небо. И ее охватило неодолимое желание встать рядом с ним в этой „точке раздела“ стихий и так же, как он, смотреть на неподвижную линию горизонта.
Она пыталась выбраться из-под слоя песка, но не могла… Сначала она освободила одну руку, потом другую, и быстро, словно была рождена ползать, рыть и вслепую постигать свои пути, пыталась освободиться… Песок сыпался, снова сыпался на нее…
Она пробудилась так же внезапно, как и уснула. Сержант Вася осторожно освободил свое плечо от „романтической тяжести“, предоставляя взамен вчетверо свернутую куртку, подбитую мехом. Настя вывернула куртку мехом наружу верное средство избавиться от влияния темных сил — и уютно устроилась на бархатистой цигейковой мохнатости.
— Подождите полчасика, — сказал Вася, — мы тут одного дебошира усмирим. Возможно, забрать придется, так вы уж не пугайтесь, если мы его приведем.
Милиционеры возвратились минут через двадцать, оживленно беседуя, очевидно, обсуждая происшествие.
— Что ж она вызывает, если не хочет, чтобы мы его приструнили? — недоуменно спрашивал Вася.
— Женишься — поймешь, — отвечал ему капитан. — Припугнуть она его хотела просто… Муж и жена — всегда одна сатана. Иногда даже дело заведешь, протокол составишь на мужа — хулигана и дебошира, а жена придет через день и заберет заявление.