В воображении Сиура сразу возникла картина Артура Корнилина «Натюрморт с зеркалом», с которой, собственно, и началось их знакомство с Никитой, Валерией и Вадимом. Вспомнился их подмосковный дом, старый дикий сад, лес вдали, за небольшой речушкой…
– У них там чуть пожар не случился, – продолжал Влад. – Слава Богу, все обошлось. Не нравится мне все это! – повторил он.
Сиуру это тоже не нравилось. Кажется, затишье подошло к концу. Наступает время великих перемен… Что это за перемены, он не знал, и тревожился. Но ведь им самим надоели бездействие и неизвестность?! Почему же теперь неприятный холодок подступает к сердцу? Невидимый враг не оставил им выбора. А любую ситуацию всегда лучше встречать лицом к лицу.
– Ты мне так и не сказал ничего о Лиде.
– А… да вроде все нормально, – не очень уверенно пробормотал Влад. – Мне голос ее показался странным, а так… ничего.
Он вспомнил разговор с Лидой. Телефонов в деревне не было, и ей пришлось идти на почту. Связь работала не лучшим образом, и голос девушки казался глухим и невероятно далеким, как с другого конца света. А ведь это всего только Харьковская область!
Лиде тоже было плохо слышно, и приходилось то и дело переспрашивать. Ну, что тут особенного скажешь? Как настроение? Грустное. Но Владу она в этом не призналась, ответила, что все хорошо, все здоровы, – дед Илья уже ходит в лес со своим ружьем, Иван лежит на печи и составляет карту поиска сокровищ, баба Надя, как всегда, печет пироги и всех держит в строгости. Элина понемногу просыпается, расцветает, как розовый бутон по утру… Никто новый, незнакомый, в лесном доме не появлялся, никто ими не интересуется. Вокруг тихо, дороги занесло снегом.
Все это Лида рассказала, но кое-что утаила. В сердце ее, после отъезда Сергея, поселилась тоска, черная и холодная, как январская ночь. Как будто черный ворон задел ее душу своим зловещим крылом. Откуда ни возьмись, мысли явились черные, страшные, как из преисподней. А что, если Сергей забыл ее? Встретил там, во Франции, свою тощую Лили, и…поминай, как звали. Телефона у нее в лесном доме нет, а письма из Парижа идут долго. По ночам ей стала сниться Алена, бледная, с горящими лихорадочным огнем, запавшими глазами.
– Думаешь, я отдам тебе его? – спрашивала она едва слышным шепотом, и начинала смеяться, все громче и громче… – Думаешь, твоя взяла? Дура бестолковая! Святая сестричка… И тебе греха захотелось? Разве не знаешь, что любовь – самый великий грех?! За него в пекле огненном гореть будешь! И никто тебя не спасет! Никто… Любовь – это пожар, пламя адское, неутолимое, его ничем не погасить… Сгоришь ты в нем, как я сгорела… И Марфа тебе не поможет! Нет ее больше, Марфы… И меня нет. Ты одна осталась…
Алена хохотала, блестя зубами, закидывая красивую голову, на которой волосы превращались в тонких шипящих змеек. А потом вдруг являлся Лиде гроб, и в нем Алена, полузасыпанная землей, тянущая к ее горлу серые, тронутые разложением руки с длинными ногтями…
Лиде хотелось зажать уши, зажмуриться, чтобы не видеть, не слышать. Она кричала, но из ее сомкнутых уст не раздавалось ни звука, как это бывает во сне, полном жутких видений. Ей хотелось проснуться, но что-то давило на грудь и веки, не давало вздохнуть, раскрыть глаза… По утрам Лида долго не могла прийти в себя, успокоиться и встать с постели. Она похудела, перестала есть. Только Элина разгоняла ее печаль своими разговорами, да и то не надолго. Они все больше сидели вместе на втором этаже, молча глядели в окно на заснеженный лес…
– Неужто так из-за этого городского хахаля девка убивается? – обеспокоено думала баба Надя. – Аленку он до добра не довел, и Лидке голову морочит. Уехал вот, ни тебе ответа, ни тебе привета! Жук голубоглазый! Такие глупых баб-то с ума и сводют!
Баба Надя однажды ночью осмелилась, взяла из заветного сундука материны карты, разложила, как учила ее еще девчонкой Марфа, попыталась понять, что за судьба-злодейка у ее внучек? Уж какие красавицы, а счастья нет! Одна на кладбище, и вторая день ото дня сохнет, мочи нет смотреть! Уж она ли их не растила, не любила, не холила? Уж она ли их уму-разуму не учила? Что с девками случилось? Какой такой бес в них вселился?
Глядела баба Надя на карты, как они легли, – да так ничего и не поняла. Видно, не пошла ей наука Марфы в прок. Положила она колоду в вышитый мешочек, плюнула, перекрестилась, и отправилась на кухню, заваривать Лидке пустырник с валерианой. Пускай пьет на ночь! Средство верное, испытанное, уж если и не поможет, то вреда точно не принесет!
Всего этого из телефонного разговора с Лидой Влад, конечно, узнать не смог, но что-то его насторожило. Голос, полный невысказанной грусти, сожаления и тоски, – поведал ему больше, чем слова. Но это как раз понять можно, – Сергей уехал не куда-нибудь в соседнюю деревню, не в Харьков и даже не в Москву. Он уехал во Францию, далекую и призрачную страну, о которой все слышали, но никто не бывал, – ни Лида, ни Влад, ни Сиур… в которой говорят на другом языке, исповедуют другую религию и живут по другим обычаям. Там другие города, другие дома и другие люди. Там другие женщины, которые по-другому одеты и по-другому любят… Вернется ли он оттуда? Бог весть…
– Должен вернуться, – сказал Сиур, выводя Влада из задумчивости. – У нас с ним договор! А он мужик крепкий, не подведет. Только бы глупость какую не сотворил сгоряча!
– Ты что, мысли читаешь, или это я вслух думаю?
– И то, и другое, – засмеялся Сиур. – Ладно, давай приниматься за работу. Сегодня надо быть дома не позже девяти, ждать звонка от Горского.
Поглощенные делами и заботами, они не успели опомниться, как за окнами стемнело. По дороге заехали в супермаркет, купили вина и закуски. К ночи мороз усилился, под ногами скрипело, в лицо дул ледяной ветер. Прохожие торопились по домам, уткнувшись носами в покрытые инеем воротники и шарфы.