Да, мрачно поклялась себе Тэсс, она откажется от плаща и маски, только когда освободится от этих гнетущих долгов, и ни секундой раньше! В особенности теперь, когда она взяла на себя роль Джека и ее прибыль еще больше возрастет.
Она отказывалась принимать во внимание то, что риск тоже намного увеличится.
Первые косые лучи солнца упали на пол, когда Рейвенхерст сел на кровати и сбросил с себя смятое постельное белье. Пробормотав проклятие, он поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел кокну, совершенно не обращая внимания на свою наготу. Комната была достаточно комфортабельной. Простыни чистые и постель мягкая. Тогда почему он метался и ворочался всю ночь, не в силах заснуть?
С мрачным проклятием он отдернул тонкие белые кружевные занавески с окна и стал всматриваться в тихий городок, серый в клочьях утреннего тумана.
Это потому, что Тэсс Лейтон все еще волновала его, даже через столько лет. Приходилось признать правду, бессмысленно отрицать очевидное.
У него перед глазами промелькнуло видение ее прекрасного обнаженного тела, и Рейвенхерст внезапно почувствовал сильное возбуждение. Чертыхаясь, он закрыл глаза и запустил пальцы в волосы.
Черт! Неудивительно, что он за всю ночь не сомкнул глаз! Он был так близок к цели! Еще несколько минут — и он бы узнал имя негодяя. Всего несколько минут — и он заполучил бы Тэсс.
Нахмурившись, Рейвенхерст поднял бриджи и рубашку с пола, куда он бросил их прошлой ночью, отказываясь прислушаться к насмешливому голосу где-то в глубине сознания, голосу, который вопрошал, какая из этих двух вещей важнее для него.
— Ой, мисс, они разворошили все постели и свалили в кучу все ваше постельное белье! — К Тэсс, спустившейся вниз полчаса спустя, подлетела розовощекая горничная по имени Нелл. — Ни одну комнату не пропустили! Мне бы добраться до этой свиньи, королевского офицера, я бы научила его уму-разуму!
Опий все еще затуманивал ее рассудок, и Тэсс с трудом стряхивала с себя остатки сна. Но при виде огромной груды грязного, измятого постельного белья, сваленной в вестибюле, она быстро пробудилась.
Итак, это были игры Хоукинза! Кипя от ярости, Тэсс ставилась на изгаженные простыни. Его люди были очень исполнительны: каждый дюйм простыней был заляпан грязью.
Прекрасно, если мерзавец хочет войны, он ее получит!
— Уберите это, Летти, Нелл, — произнесла Тэсс сквозь стиснутые зубы, — боюсь, потом придется выстирать эти жалкие тряпки. И если вы увидите где-нибудь Эймоса Хоукинза, проследите, чтобы его проводили в мой кабинет, — мрачно добавила она.
Но Тэсс вскоре поняла, что ее муки далеко не кончились. Зайдя в кухню несколькими минутами спустя, она увидела, что Эдуард, пухлый и темпераментный французский повар, ломает руки над противнем закопченных дымом пирожных.
Как только измученный толстяк увидел ее, он остановил поток французских ругательств и воздел руки к потолку:
— С ней покончено, с этой проклятой печью! С меня хватит, мадемуазель Тэсс, хотя мне и неприятно говорить об этом. Нет и еще раз нет! Она пережаривает моих нежных маринованных голубей самым безжалостным образом. Она заглатывает мои пирожные и выплевывает их сожженными! Она дьявол, ваша английская печь, и я не могу больше с ней сражаться!
Тэсс подавила вздох разочарования. Война Эдуарда с полуразвалившейся печкой бушевала с тех пор, как он прибыл в «Ангел» два года назад. Нервный и неуживчивый, он был тем не менее лучшим поваром во всей Южной Англии, и Тэсс хорошо понимала, что именно его шедевры привлекали в «Ангел» многих богатых путешественников.
Даже сам управляющий принца Уэльского объявил, что отдает должное прекрасной кухне, которую он имел удовольствие попробовать в гостинице во время недавнего визита. Он намекнул, что может вознаградить Тэсс, если она освободит изменчивого повара от службы у нее. К счастью, француз отказался от этого предложения.
Теперь получается, что, помедли она, повар уйдет.
Распрямив плечи, Тэсс сочувственно улыбнулась.
— Бедный Эдуард, — попыталась она успокоить француза, — что на сей раз сотворило это чудовище?
— Хорошо, что вы спрашиваете. Смотрите сюда! — Он поднял испачканный мукой указательный палец, укоризненно показывая на печь.
Нахмурившись, Тэсс разглядывала старинную открытую печь, в которой и теперь от задней решетки тянулась тонкая струйка дыма.
— Что на этот раз не в порядке? Опять застрял колпак дымовой трубы?
— Застрял? — фыркнул шеф. — Он прилип намертво! Я вытянул руку, чтобы повернуть заслонки, и он обдал грязью меня и моих фаршированных голубей. А мои чудесные пирожные… — Он осекся и закрыл лицо, слишком расстроенный, чтобы говорить дальше.
Тэсс наклонилась, чтобы рассмотреть закопченную печь, потом стала всматриваться в потолок. Осторожно она потянула за цепи, открывающие дымоходы в печи. Никакого движения!
— Кажется, нет никаких…
Неожиданно на голову Тэсс обрушился поток сажи. Отчаянно закашлявшись, она отступила назад от печи, натолкнувшись на вертевшегося поблизости повара.
— Может быть, теперь вы поймете, что мне приходится выносить здесь, в этой развалившейся кухне, — выпалил француз, сунув ей в руку смоченную в воде ткань.
В этот момент из противоположного угла комнаты раздался пронзительный крик:
— Бросить якорь по правому борту! Впереди каменистая отмель!
— Тише, Максимилиан, — шикнула Тэсс на большого изумрудно-красного ара, топчущегося на жерди у окна.
— И эта птица! — воскликнул Эдуард. — Я многое готов терпеть, мадемуазель, из-за доброты вашего сердца. Но что до этого, — угрожающе произнес он, направляясь в сторону яркого попугая, — я приготовлю из него прекрасный tarte de perroquet[2] и очень скоро!
Тэсс торопливо встала между разгневанным поваром и верещащим Максимилианом.
— Перестаньте, Эдуард. Это не поможет решить нашу проблему. Может, вы покажете мне, в чем именно состоит сложность. Насколько я помню, в прошлый раз мы прекрасно справились с этим.
Круглый маленький француз фыркнул: