– Я уезжаю, – буднично сообщил он, стряхивая с рукава несуществующую пылинку, – в Петербург. Поступаю на юридический факультет. Поезд завтра утром.
Я молчала.
Я всегда молчала в критические и поворотные моменты моей жизни.
На глазах у меня выступили слёзы, и когда я, не отводя от него взора, моргнула, они медленно потекли по щекам, оставляя мокрые дорожки.
Что-то неуловимо поменялось во взгляде Жени. Исчезла формальная улыбка, лицо посерьёзнело. Он коснулся моей руки.
– Я пришёл попрощаться, – интонация его голоса была такой, словно он хотел сказать вовсе не это.
Ни у него, ни у меня так и не хватило смелости произнести вслух то, о чём мы уже давно знали.
Я кивнула. Слёз больше не было, так как в душе не осталось ничего, что бы могло болеть. Взамен открытой раны там появилась пустота.
– Прощай, – как-то полувопросительно сказал он.
Я знала, что он ждёт, чтобы я его остановила. Разорвала бы ту тонкую завесу льда, которая висела межу нами так долго. Но я промолчала снова, потому что его уход был бы менее болезнен, нежели отказ.
Тогда Женя сделал какое-то незавершённое движение ко мне навстречу, но потом повернулся и вышел из училища.
– Женя! – вдруг воскликнула я почти истерично.
Занавешенная дождём фигура повернулась, остановившись, и от неё полыхнуло надеждой. Я отчётливо осознала в тот момент, что никогда не встречу мужчину прекраснее него, что все мои избранники буду обречены на сравнение с ним. Он был так невозможен, так ослепительно прекрасен в тот момент!
Ни мало не беспокоясь о том, что платье намокнет или причёска испортится, я шагнула под дождь вслед за ним.
Вода стекала по его лицу как слёзы, которые он никогда не прольёт. Я подняла руку и погладила его по щеке.
– До свидания.
В его глазах мгновенно что-то умерло, исчезло. Мне показалось, я даже расслышала звук захлопнувшейся двери.
Он сделал шаг назад, потом ещё и ещё, и, наконец, скрылся за стрелами дождя.
Спустя год, я узнала, что умер его отец, и испытала его боль и скорбь. Мне ни минуты в жизни не было всё равно до Жениной судьбы.
Я закончила консерваторию по отделению актёрского мастерства. Работаю в Саратовском Театре Юного Зрителя. Я достигла всего к чему стремилась. Только полного счастья это мне не принесло…
Ладно, братишка, до начала спектакля две минуты, мне нужно идти.
Целую, твоя Ди.»
Иванскому Евгению
Украина. Черновицкая обл.
село Кельменцы. Дом 23.
…Диана вошла в гримёрную своего родного театра и в изнеможении опустилась на стул. Освободив тяжёлые длинные волосы от заколок, поддерживающих плотный пучок, она позволила им свободно упасть на плечи и рассыпаться по спине.
Утомлённо проведя руками по лицу, она облокотилась на стол и взглянула на зеркало. К отражающему стеклу была прикреплена фотография. На ней была она, счастливая, в крепких объятиях Жени. Он держал кубок «Золотой паркет» в половину не так осторожно как её саму. С тех пор прошло уже девять лет.
Жени не было в её жизни уже девять лет.
За это время в её жизни произошло многое. Волнующее поступление на театральный факультет Саратовской Консерватории. Интересная и тяжёлая учёба, первый сценарий, первая роль, первый выход на сцену в качестве актрисы. Выпуск, приглашение в театр и любимая работа, дарящая умиротворение и ощущение того, что жизнь твоя – не напрасна.
Диана вздохнула и начала переодеваться. Она только закончила смывать макияж, как дверь отворилась, и в гримёрную влетела её коллега София.
– Почему ты не осталась на поклон? Зал аплодировал стоя, некоторые с букетами носились по сцене, подозреваю, в поисках тебя. Вот держи, тебе прислали. Должна признать, мне таких букетов не дарили за всю мою карьеру…
Диана приняла из рук Софии огромный букет из роз, и сердце её пропустило удар. Это были чёрные розы, настолько чёрные, что Диана никогда не видела такого оттенка у цветов.
– Соня, кто передал тебе эти цветы для меня? – замирающим голосом проговорила Ди.
Подруга выпуталась из платья и ответила:
– А я почём знаю? Какой-то блондин. Очень симпатичный, кстати, я бы на твоём месте…эй! Ты куда?
Позже Диана ни за что на свете не смогла бы объяснить, откуда в ней взялась уверенность, что это был именно Женя. Она просто знала, и всё.
Ди как была в театральном костюме – английском платье девятнадцатого века – так и выбежала из гримёрной.