- И где же он жил, если был на свободе? – спросила Роза Мишу.
- Переезжал туда-сюда, жил по очереди у простых воров, с кем сидел, предположим.
- И жениться не мог? Как святой, что ли?
- Да куда там! Женщины у них были, они просто не признавали никаких государственных институтов, в том числе и брака. В воровской среде полно женщин, их называют марухами.
- И как же выбирали такого вора в законе? А главное, кто?
- Выбирали сами воры. Два вора в законе могли выбрать третьего и назначить его. Неглупых выбирали, грамотных. Я никогда не предполагал, что там, в этой бандитской среде такие продуманные люди встречаются! Хотя мне эта их продуманность не по душе. Они могут даже молодого человека назначить вором в законе. Присматривались, кто из уличных хулиганов верховодит, прочтут ему наизусть клятву, чтобы он повторил и всё. А того гордость распирает! Куда ни на фиг, он над простой шелупонью поднялся!
- Ну, и при чём здесь перестройка Горбачёва и воры в законе? – нетерпеливо спросила Роза.
- А вот давай пообедаем и я тебе всё объясню обязательно.
Роза посмотрела в тот конец вагона, откуда продвигалась в их направлении работница вагона-ресторана в белом кружевном фартучке и такой же наколке в волосах. Она в обеих руках несла сложенные один на другой судочки с обедом, который постепенно окутывал аппетитным запахом весь вагон.
Часть 135
- А ты хоть одного вора в законе видел? – спросила Роза после обеда.
- Конечно! Мне всё это наш вор в законе и рассказывал.
- Он был злой?
- Нет, в общем-то. Он был справедливый ко всем своим подопечным, они его уважали и слушались. Но он мог и заставить послушаться. Ещё как! Мир там, в тюрьме жуткий, конечно, но ко мне этот Борис относился по-божески, он понимал, что я там случайно оказался. Иногда даже защищал от всяких беспредельщиков, потому что видел, что я ничего в их иерархии и отношениях не понимаю. Поэтому по всему и взялся объяснять мне, что к чему.
Так вот никакой подчинённости Советской власти у бандитствующего элемента под руководством воров в законе не было вплоть до войны. Оказывается, это было государство в государстве, а я до той поры, как попал в тюрьму, даже слыхом ни о чём таком не слыхивал. Наоборот, не раз нам говорили, что Советы считали воров и бандитов социально близкими. А оказывается, там была война не на жизнь, а на смерть. Стояли насмерть, не сдавались, не колебались. Была там и своя гордость, и неподкупность, терпели и голод, и холод, сидели в одиночках, в карцерах, но не отступали от своих законов, не нарушали их.
Когда я всё это узнал, то подумал: как это по-русски! В большом, в главном, в жизнеопределяющем уступать, а в малом – стоять насмерть, не жалея себя. Если есть общее дело, общая правда, пусть даже у небольшого коллектива, то необходимо приносить этой правде себя в жертву, не особо задумываясь, так ли уж эта правда – правда, и кому эта борьба и эта жертва принесёт пользу?
В 41-м началась война. Она разделила воров в законе на тех, кто считал, что враг у них с Советской властью общий, что его надо с нашей земли прогнать, а значит, надо нарушать воровской закон, брать в руки огнестрельное оружие и идти на войну, а за собой вести и своих подопечных.
Но традиционалисты были против нарушения закона о чистых от крови руках воров в законе, они не считали нужным помогать Советам в борьбе с врагом, планируя самостоятельно бороться и с теми, и с другими, в зависимости от того, кто победит в результате войны. Собралась воровская сходка, на ней решили считать ссучившимися, то есть отступниками тех, кто согласился воевать с немцами и взять в руки оружие.
Сразу после войны произошла сучья война в местах заключения, вследствие которой элита воровского мира разделилась на ссучившихся и традиционалистов. Отступники уже не могли вернуться в существовавшую до того особую касту воров в законе, у них даже форма приёма в элиту изменилась: они стали целовать нож у ссученного вора в законе, становясь при этом тоже ссучившимся.