В это время вновь приоткрылась дверь, и в комнату заглянула Элиза.
— Госпожа! — возбужденно сказала она, — во дворе повозки, а на них столько всего съестного! И хлеб, и дичь, и бочонки с вином! У всех слюнки так и текут… Дожить бы до вечера! А ещё там красавчик-блондин пригнал целый табун лошадей для графской конюшни. Просто загляденье, а не лошадки.
— Много ли народа покинуло замок, Элиза?
— Почитай, почти все, моя голубка. Все боятся до смерти Лангедокского дьявола. А он — вот чудно-то! — приказал всем, кто уходит из замка, давать по хлебу и наливать вина…
— Странно, — сказала Флоранс. — На Черную Розу — Дьявола Лангедока — это не похоже!
— Если только вино или хлеб не отравлены, — едко добавила Дом. — Наверное, это он просто старается для тебя, Фло, — хочет показать, что он совсем не такое гнусное чудовище, каким мы его считаем… Но нас ему не обмануть!
— Элиза, — произнесла Флоранс. — Сходи в мамины комнаты и принеси оттуда свадебное платье нашей матушки.
— Что же вы надумали, радость моя? — тревожно спросила служанка.
— За герцога выйдет замуж Доминик, — отвечала Флоранс.
— Пресвятая Дева! — всплеснула руками кормилица.
— Не бойся, Элиза, это не на самом деле, — быстро сказала Дом. — Я надену платье и встану к алтарю, но все будут думать, что это не я, а Фло… И отец Игнасио будет произносить имя Фло, а не мое, поэтому этот брак не будет настоящим. Все будет понарошку, понимаешь?
— Ох, девочки мои, — покачала головой кормилица, — боюсь, вы задумали худое дело, и ещё пожалеете об этом! Мало вы, госпожа Флоранс, плакали да молились, выйдя за вашего Гийома тайно, без согласия батюшки! А тут — обвести вокруг пальца самого герцога Черная Роза! Такой обман он ни за что не простит!
— Не каркай, Элиза, — прервала её Дом, — прошу тебя. Все должно получиться. Твое дело — помочь Фло нарядить меня, а потом спрятать её от герцога. Иди же за маминым платьем!
Служанка ушла, бормоча себе под нос что-то недовольное.
— Иди сюда, Доминик, — сказала Флоранс и, взяв младшую сестру за руку, подвела её к большому дорогому венецианскому зеркалу — пожалуй, единственному предмету роскоши в этой комнате, напоминающему о том, что её хозяйка — не монашка, а высокородная графская дочь. — Посмотри, как мы с тобой похожи.
Дом, насупившись, недоверчиво уставилась в зеркало. Оттуда на сестер смотрели их отражения — две девушки, обе рыжеволосые и синеглазые, стройные, с гордой осанкой.
Но у одной кожа была белая и нежная, у другой — обветренная, загорелая, покрытая россыпями веснушек: у одной волосы красиво вились, у другой — непослушно кудрявились.
— Ты шутишь, Фло? — спросила Доминик. — Ты такая красивая!
Это была не зависть — а просто констатация факта. Доминик была весьма невысокого мнения о своей внешности, что, впрочем, мало её тревожило.
— Ты будешь гораздо красивее меня, сестричка, — улыбнулась ей Флоранс из зеркала.
— У тебя такие волосы… а я без конца расчески ломаю! И кожа — я вся в веснушках, а у тебя такая белоснежная!
— Дом, разве ты забыла, — несколько лет назад и у меня были веснушки. Просто Элиза варит мне отвар из трав и кореньев, и я купаюсь в нем каждый день. Он прекрасно отбеливает кожу. К тому же ты целыми днями бегаешь по солнцу! И волосы у меня тоже курчавились и были непокорные, но и тут Элиза помогла. Недаром мать и бабка у нее были знахарками и травницами. Поверь — стоит тебе захотеть, и ты превратишься в настоящую красавицу! Тебе надо бросить скакать по лесам, стрелять из лука и размахивать мечом… Тебе тринадцать, и папа напрасно позволяет тебе своевольничать и одеваться и вести себя как мальчишке. Мы — графские дочери, не забывай, Доминик. Ты почти ничему не училась, слава Господу, что схватываешь все на лету и умеешь читать и писать!
— Я и латынь знаю, — немного обиделась младшая сестра. И тут же вспомнила про девиз Черной Розы. — Фло, ты не помнишь, откуда эта строчка — «И после смерти — постоянство»? Что-то знакомое.
— Боже, Доминик, как ты необразованна! Это латинское изречение… Если перевести на французский, получится:
— Красиво, — задумчиво сказала Дом. Про себя она подумала: «Вот уж неподходящий девиз для этого гнусного мерзавца!»
— Да; мой Гийом читал мне эти стихи… Только вместо «честь» он говорил — «любовь», — вздохнула Флоранс.