Действительно, вся земля под копытами коней была в черных пятнах. Снежинка под Доминик испуганно запрядала ушами и тихо заржала… Девочке вдруг стало жутко.
— Да, — сказал Ришар. — Тут кого-то прирезали. В округе много бродяг и разбойников; они совсем распоясались и убивают направо и налево! Надо сказать об этом господину графу.
— Пьер… — прошептала Дом своему молочному брату. — Как ты думаешь, кого здесь могли убить? Ведь эта дорога ведет на Каркассон… По ней вчера уехал Черная Роза. А потом — де Брие и мальчики-пажи…
Пьер пожал плечами. Ему было тоже не по себе.
— Подождите меня здесь, мадам герцогиня, — произнес Ришар, спрыгивая с коня и направляясь к кустам, где, по словам крестьянина, ночью была засада.
Дом, несмотря на охвативший её ужас, не раздумывая последовала бы за ним, как сделала бы ещё вчера, чтобы попробовать восстановить картину происшедшей здесь накануне трагедии. Но сейчас, когда она стала женой герцога, она уже не могла на глазах своих людей, да и крестьян, слышавших её титул, соскочить со Снежинки и продираться по кустам, как простая деревенская девица.
И, дрожа от внутренней тревоги, она осталась сидеть на кобылице, ожидая Ришара. Он вынырнул из зарослей через несколько минут, коротко произнес:
— Там ничего! — и вскочил на лошадь.
Крестьяне к тому времени разрубили дерево напополам и оттащили эти половины в сторону, открыв небольшой проход; и всадники могли продолжить свой путь.
Доминик в последний раз оглянулась с вершины холма на долину Руссильона, утопающую в зелени внизу; впереди ждали Мон-Луи, монастырь, тетя Агнесс, и — новая, неизвестная ей пока страница её жизни…
Часть 2
Два герцога
1. Вдова Черной Розы
1227 год
Доминик сидела у окна в своей комнатке-келье и перебирала струны лютни, подбирая мелодию, которую услышала накануне, когда с сестрами Изабо и Маргарит ходила в крепость Мон-Луи. Песню пел бродячий менестрель на площади (да, уже и менестрели слагали песни о нем!), и Дом, плененная музыкой и словами, сразу же запомнила её. У Дом было уже семь песен, посвященных ему… Девушка ещё раз промурлыкала про себя мелодию и запела песню низким глубоким контральто, да так красиво, что несколько проходивших по коридору сестер остановились и заслушались.
Особенно нравился Доминик припев, и она пропела с большим чувством:
Но тут голос её задрожал и прервался, и девушка почувствовала, что слезы вот-вот польются из глаз. «Это из-за песни, — сказала она себе, — я хочу плакать, потому что мелодия очень красивая…» Впрочем, был ли смысл лгать самой себе? Слезы стояли в её глазах не из-за песни, а из-за того, о ком в ней пелось.
Дом отложила жалобно зазвеневший инструмент и, встав, выглянула в окно, подставляя лицо свежему ветерку. Она смотрела на разбитый внизу монастырский сад, в котором копошились несколько монахинь, и размышляла о том, как все странно повернулось в её жизни. Могла ли она представить себе, что когда-нибудь будет проливать слезы … из-за герцога Черная Роза? Что будет оплакивать его, того, которого всегда проклинала и ненавидела?
И, однако, так и произошло! И теперь она, которая так и не увидела его лица, которая ни разу не поцеловалась с ним, которая даже так и не узнала его настоящего имени, — теперь она, не став его женой, стала его вдовой.
Если бы почти четыре года назад, когда Дом, несчастная и жалкая, въезжала в ворота этой обители, она узнала, что её муж погибнет, так и не вернувшись к ней, как он пообещал тогда в капелле, — о, она бы, наверное, сошла с ума от радости и пустилась бы в пляс, распевая «осанну», прямо в монастырском дворе!
Но с тех пор — всё стало по-другому. Поползли слухи… которые всё росли, ширились и достигли, наконец, и этой, затерянной в предгорьях Пиренеев, обители. Что Лангедокский Дьявол — вовсе не дьявол и не монстр; что он помогал катарам скрыться от людей Монфора и отцов-инквизиторов и сам, лично, покупал и снаряжал корабли в Лионском заливе для тайной отправки альбигойцев и их семейств в Германию и Англию.
Что в замках, которые захватывал Черная Роза, никогда не бывало ни резни, ни погромов, ни насилий. Что, при совместных действиях с Симоном де Монфором, герцог как мог удерживал своего беспощадного и жестокого союзника от кровавых расправ и зверств над мирным населением. Причем один раз дело даже дошло до поединка между герцогом и Монфором, и Черная Роза победил, и убил бы Монфора, если б не вмешательство папского легата, который умолил герцога сжалиться над графом, а за это подписал индульгенцию пятидесяти осужденным на сожжение катарам…