— Граф, — сказал Черная Роза, — хотя мы и мало знакомы с вами, но мне кажется, что вы — прекрасный и любящий отец, желающий счастья своим дочерям.
— Надеюсь, что это так, монсеньор; конечно, для девочек была ближе мать, но после её кончины я, как мог и как умел, старался заменить её им…
— И они поверяют вам свои чувства, склонности и желания?
— Ну, — отвечал немного смущенный этими вопросами старик, — мои девочки слишком юны, чтоб иметь какие-то особые желания и склонности. Но вот когда моя старшая дочь, Марианна, увидела на турнире графа де Монсегюр, она в тот же день сказала мне, что хотела бы стать его женой; надеюсь, и остальные дочери были бы так же откровенны…
— Будем говорить без обиняков, — сказал герцог, — мне показалось, что обморок графини был вызван не длительным постом и истощением; она так тяжело перенесла известье о нашем браке потому, что питает к кому-то сердечную склонность. Время еще есть, и возможно все исправить, — ведь у вас имеются три другие дочери, и я готов жениться на любой из них.
— Благодарю за откровенность, господин герцог, и за то, что вам небезразличны чувства Мари-Флоранс; но вы ошибаетесь. Я уверен, — и готов в том поклясться, — что она никого не любит… (тут старик неожиданно опять вспомнил про Гийома Савиньи, но сказал про себя: «Что за ерунда? Детская привязанность, дружба, не более!») и сердце её свободно. Впрочем, если вы настаиваете… Я переговорю с отцом Игнасио — это священник и духовник моей дочери; если даже от меня у неё есть тайны, то своему духовному отцу она доверяет всё.
Черная Роза задумчиво кивнул головой.
Они обсудили с графом еще оду важную тему, — ту, которая обычно поднималась первой при брачном соглашении, — размеры приданого Мари-Флоранс. Несмотря на то, что герцог был несметно богат, он с интересом выслушал, что дает за его будущей женой Руссильон. В эту кровавую жестокую эпоху, когда то и дело вспыхивали войны или эпидемии, уносящие тысячи и десятки тысяч жизней, когда даже короли не чувствовали себя в безопасности на своих тронах, — в эту эпоху бескорыстие не считалось большой добродетелью. Вступая в брак, даже очень богатые люди стремились приумножить то, что имели, думая не только о себе, но и о своих потомках, для которых земли, замки и поместья станут гарантами власти, могущества и безопасности.
Дочь графа приносила Черной Розе два замка, обширные владения на юге Лангедока и плодородные земли Минервуа и Люнеля.
— Я сейчас же велю отцу Игнасио, — он у меня прекрасный секретарь — составить все бумаги, и передам их вам после венчания, — сказал граф. — А также распоряжусь о подготовке часовни к обряду… Не угодно ли вам, монсеньор, будет ещё что-нибудь?
— Я пока пошлю графа де Брие в мой лагерь за снедью и вином для свадебного пира. Поскольку мы заключили союз, ваше сиятельство, осада замка снята, и Анри передаст это моим людям. Вы же можете сообщить радостную новость обитателям замка и всем, кто нашел здесь приют; они могут вернуться в свои дома и никто не задержит их и не причинит им вреда. Если же кто-то захочет остаться на праздник — добро пожаловать! Мой союз с вашей дочерью — отнюдь не тайный, хоть я и вынужден буду по-прежнему носить пока маску и венчаться под именем Черной Розы, как приказал король. И, чем больше человек станут свидетелями этого бракосочетания, тем быстрее новость о нем разнесется по окрестностям и скоро облетит весь край. Лангедок должен знать, что граф де Руссильон — снова верный подданный короля!
Руссильон наклонил голову в знак согласия.
— Я оставлю вас пока, господа, но скоро вернусь.
Когда он удалился, герцог спросил де Брие:
— Ты все понял, Анри? Мои люди должны немедленно снять осаду и выпустить из Руссильона всех, кто этого пожелает!
— Конечно, монсеньор, — с улыбкой подтвердил молодой человек, — я полечу, как на крыльях! Все передам, и привезу и мясо, и дичь, и вина… Только смотрите, как бы ваша красавица-невеста не объелась после столь долгого поста и не подпортила вам первую брачную ночь, мучаясь животом.
Черная Роза улыбнулся. Никому, кроме своего друга, он бы не позволил столь дерзкой шутки.
Де Брие направился к двери, но, уже открыв её, обернулся опять к герцогу.
— Да, и ещё… На вашем месте я бы все же взглянул и на остальных дочерей графа…
— Зачем?
— Согласно законам логики, если Мари-Флоранс гораздо красивее своей старшей сестры Марианны, — то самой прекрасной должна оказаться младшая дочь Руссильона, которой сейчас восемь лет!