— Мы согласны нашей жизнью заплатить за свободу негров. Мы умираем с радостью.
— Долой рабство! — подхватил Джим Бэнбоу, срывая с глаз повязку. — Долой угнетателей!
И чей-то голос из толпы отозвался восторженно и громко:
— Долой рабство!… Слава капитану!…
Поднялась суматоха. Солдаты бросились на голос. Они пробирались сквозь толпу и каждого спрашивали:
— Кто кричал? Где кричали?
Но никто не знал. Каждому казалось, что кричали где-то на другом конце площади. Между тем, пользуясь суматохой, палачи закончили свое страшное дело.
Дом наш огласился воплями. Мы с мамой стонали и причитали, забыв об осторожности. Умер наш смелый защитник Браун, нет больше в живых веселого, заботливого отца! Никогда больше не услышим мы его песен, никогда больше не прикоснется к гитаре его темная сильная рука…
Наполеон с грустью глядел на нас. Ему и самому было не легче: он был привязан к Брауну, как к родному отцу. Немного погодя, он начал прощаться.
— Опять покидаешь нас, Наполеон? — сквозь слезы спросила мать.
— Надо, — сказал глухой. — Капитан завещал. Матушка Браун и я. Дело капитана. Вместе работать.
— Он идет продолжать дело капитана, — догадался Гапкин, хорошо понимавший бессвязную речь глухого.
Наполеон направился к двери. У порога он обернулся:
— Скоро война. Капитан сказал.
Он сделал вид, что прицеливается из ружья, и исчез…
Я ВСТРЕЧАЮ ПАРКЕРА
Потянулись тоскливые месяцы. Мама почти не спала, часто болела. К нам заходили негры, приятели Гапкина. Все они горячо обсуждали казнь Джона Брауна и говорили, что смерть капитана и моего отца всколыхнула всех на Севере и на Юге. Я слушала эти разговоры, и мне хотелось самой взять ружье и отомстить рабовладельцам за отца и капитана.
Однажды я стояла на берегу, глядя на плывущие по реке лодки и пароходы. День был холодный, дул сильный ветер. Вода отливала нефтью и сталью, моросил мелкий дождь. Прист, по обыкновению, сидел у меня на плече. Я задумалась, уж не помню о чем, как вдруг кто-то рванул у меня кота и свирепый голос произнес над самым моим ухом:
— Вот ты где, черная тварь! Попалась-таки наконец!
И обвислая физиономия Паркера появилась передо мной. Он был одет в бархатный костюм и, как всегда, увешан оружием. Паркер одной рукой крепко держал Приста, а другой ухватил меня за ухо. «Бежать! Во что бы то ни стало бежать!» — мелькнуло у меня в голове. Я вцепилась зубами в руку моего врага. Паркер вскрикнул от боли и на секунду выпустил мое ухо. Этого мгновения было достаточно: я вывернулась и, несмотря на хромоту, быстро побежала по улице, к докам и пристаням.
— Держи! Лови! — заорал Паркер и бросился за мной.
Я слышала топот его подкованных сапог. Пор вой моей мыслью было бежать домой, к маме. Но в следующий момент я подумала, что Паркер откроет наше убежище, и тогда нам всем несдобровать. Нет, я не должна выдавать маму и Гапкина. Но тогда куда же спрятаться? За мной все громче раздавался топот Паркера, я слышала уже его тяжелое дыхание. Хромая нога сильно мешала мне бежать. Еще мгновение — и он поймает меня. В эту минуту я увидела перед собой открытую дверь какой-то мастерской. Не оглядываясь, не раздумывая ни секунды, я юркнула туда, захлопнула за собой дверь, защелкнула задвижку и только тогда оглянулась вокруг.
Это была, по-видимому, корабельная мастерская. В открытые задние ворота виден был наполовину готовый скелет судна, стоявший на стапелях. Кучи стружек валялись по всем углам. Не сколько белых рабочих — плотников — молча строгали какие-то деревянные части.
Когда я, задыхающаяся, растерянная, заскочила в мастерскую, они бросили работу и обступили меня.
— Спасите… Гонятся… за мной… Сейчас придут сюда… — еле могла я выговорить.
Едва я произнесла это, как в дверь забарабанили тяжелые кулаки.
— Эй, открывай! Сию же минуту открывай, а то дверь высажу! — проревел Паркер.
— Ложись сюда, в угол, — быстро сказал мне рыжеватый плотник.
Я покорно легла в угол, и рабочие, будто по молчаливому уговору, принялись забрасывать меня пахучими сосновыми стружками. Через секунду меня уже не было видно.