Бабушка тяжело вздохнула и замолчала. Она припоминала доброе лицо Сэма и свою недолгую жизнь с ним. Ребята сидели тихо, не смея прервать молчание, уважая ее грусть.
БЕЗ РАБОТЫ
Задумчивость бабушки прервала вернувшаяся учительница. У Флоры Аткинс было сумрачное лицо. Она машинально снимала и снова надевала шляпу.
– Есть новости, – сказала она как будто совсем спокойно и поглядела на ребят. – Дети, я уже больше не буду учить вас: директор уволил меня. Чарли и Нила он тоже исключил из школы.
– Что ты говоришь, Флора? – заволновалась бабушка. – Что случилось?
Учительница вкратце рассказала, как было дело. Директор встретил ее, сидя за своим письменным столом, суровый и величественный, как главный шериф штатов.
– Вам и вашим сыновьям придется покинуть нашу школу, Аткинс, – сказал он, не вынимая изо рта сигары. – Вы плохо влияете на детей. У меня есть сведения, что вы, так же как и ваш муж, к-коммунистка. – На этом слове он поперхнулся. – И вы читаете забастовщикам Ленина, я это отлично знаю, – добавил он торжествующим тоном.
– Понять не могу, откуда он это узнал! – сказала учительница. – Не может быть, чтобы кто-нибудь из наших оказался предателем.
– Что ты, что ты, – сказала бабушка, – рабочие не предают!
Какой-то странный звук прервал ее слова. Это плакал Чарли. Он уткнул голову в колени, спина его вздрагивала.
– Чарли, мальчик мой, ты так огорчен, что я потеряла работу? – Учительница ласково склонилась над сыном. – Ничего, как-нибудь проживем, товарищи не дадут нам умереть с голоду.
Но спина Чарли вздрагивала все чаще, и мальчик плакал все неутешней.
– Да что с тобой, Чарли? – Бабушка насильно подняла его залитое слезами лицо. – Отчего ты так плачешь?
– Я… я… виноват во всем… Это я все наделал… Я рассказал о Ленине… – с отчаянием сказал Чарли. – Пусть все… ребята знают… какой я. Пускай… Мэри тоже… узнает…
Он заикался от слез и волнения. Бабушка тихо ахнула. Миссис Аткинс нахмурила брови.
– Чарли, ты сейчас же возьмешь себя в руки и расскажешь мне, в чем дело, – сказала она сурово.
И Чарли рассказал все, что с ним случилось в тот вечер, когда он провожал Мэри домой.
Он передал от слова до слова весь свой разговор с директором. И, когда он кончил рассказывать, лицо бабушки опять просветлело и брови миссис Аткинс перестали хмуриться.
– Негодяи избрали тебя своим орудием, Чарли, – сказала она, – это послужит тебе жестоким уроком. Теперь, если враг захочет что-нибудь выпытать у тебя, ты будешь осторожней и не станешь доверять ласковому голосу. Не правда ли?
Чарли молча кивнул. Он все еще чувствовал себя виноватым и не смел глядеть на остальных ребят. Ему казалось, что все они считают его предателем. Но Стан первый подошел к нему.
– Брось нюнить, Чарли! – сказал он ему. – Проклятые шпики провели тебя – теперь будешь глядеть в оба. – И он похлопал его по спине.
Ребята окружили Чарли. А.Нил просто подошел и обнял старшего брата.
– Я была уверена, Чарли, что ты не можешь сделать ничего со злым намерением, – добавила бабушка.
И Чарли мало-помалу оживился.
– Что же мы теперь будем делать, мама? – спросил он. – Как будем жить?
– Попробую устроить тебя и Нила в хорошую школу, – отвечала учительница. – А сама буду искать работу.
– Я снова возьмусь за стирку, – мужественно сказала бабушка. – Редко кто умеет так крахмалить сорочки, как я.
Ребята были огорчены, что их разлучают с друзьями. Печально простились в этот день Нэнси, Беппо, Стан, Тони и другие с двумя братьями Аткинс. У всех было тяжело на душе, и даже жизнерадостный Беппо присмирел и не корчил своих обычных гримас. Ребята Ямайки знали, что значит быть безработным в Америке.
– Бабушка, неужели вы всё будете стирать и никогда больше не станете нам рассказывать? – спросила Нэнси.
– Моя история почти уже кончена, – отвечала старая негритянка. – Досказать ее можно очень коротко: я вырастила сына, и его у меня отняла тюрьма, а что сталось с остальной семьей, вы сами только что видели. За свою жизнь я сильно устала. Думала под старость отдохнуть, но, видно, снова надо становиться за корыто…
ЭПИЛОГ
– Ma, а ты купишь мне сумку для учебников?
– А белые ребята будут теперь учиться вместе с нами, в той же школе?
– А новая куртка у меня будет, ма?
Уголек – круглоголовый, курчавый, подвижной – без конца донимал мать вопросами. Нет, не думайте, что Уголек – настоящее имя: Угольком ласково прозвала мальчика его мама – лучшая портниха негритянского квартала Энн Бронти, а на самом деле Уголька звали Эдди.
В своем радостном нетерпении Уголек не замечал, что мать почти не отвечает и с каждым его вопросом становится все грустнее. А когда Уголек уж очень пристал к ней с курткой, Энн вдруг, сказала:
– Куртку я тебе состряпаю, сынок, только еще неизвестно, удастся ли тебе покрасоваться в школе.
– Как – неизвестно?! – возмутился Уголек. – Разве я не пойду в ту школу, где учатся белые ребята? Ведь все наши соседи говорили, что теперь неграм позволили учиться вместе с белыми, в одних школах. Дядя Бэн даже читал об этом в газетах.
– Читать-то он читал, да не всегда можно верить тому, что написано, – пробормотала Энн. – Доктор Аткинс сказал, что Вустер поклялся расправиться с первым же негром, который осмелится войти в их школу.
Уголек испуганно посмотрел на мать: доктор Аткинс так сказал?
Все негры в городке знали доктора Аткинса и шли к нему, как к главному своему советчику и защитнику. Доктор Аткинс сам был родом из бедной негритянской семьи и знал все нужды черного народа. Каждому негру в городе было известно, что доктору Аткинсу удалось окончить университет только потому, что он тяжелым трудом скопил деньги на учение. Он работал грузчиком на пристани, мальчишкой на посылках в гостинице, судомойкой в ресторане, он таскал кирпичи и гладил белье в прачечной.
Зато теперь доктор Аткинс хорошо понимал, что значит бедность и труд. Он бесплатно лечил бедняков, собирал пожертвования и строил больницы и школы для негров, вел переговоры с белыми хозяевами, когда они обижали негров-рабочих. И вот доктор Аткинс сказал, что черных ребят не пустят в школу белых…
Но Уголек был еще маленьким мальчиком, поэтому он скоро забыл о тревожных словах. А в день, когда нужно было в первый раз идти в новую школу, он проснулся в самом отличном настроении.
Он шел с матерью по улице, залитой нежарким осенним солнцем; на нем была новая куртка, перешитая из праздничного платья Энн, и Угольку казалось, что все кругом знают, что он идет в настоящую хорошую школу и все этому радуются.
Подметальщик дядя Бэн кивнул им и пожелал мальчику хорошо учиться. Тетушка Кэтрин, торговавшая на лотке леденцами, подарила Угольку «на счастье» самый большой розовый леденец. Молодой негр-монтер, по имени Гуг, работавший на столбе, закричал сверху:
– Эй, Уголек, покажи там этим белым задавакам, как умеют учиться черные!
Уголек хотел было ответить, что постарается, как вдруг его сильно толкнули, и раздраженный голос сказал:
– А это мы еще посмотрим, кто кому покажет и как!
Энн прижала к себе сына, но прохожий уже умчался, крича на всю улицу:
– Не позволим черномазым пачкать наши школы! Не позволим!
И монтер Гуг, и тетушка Кэтрин, и дядя Бэн видели и слышали всё, что произошло. Гуг проворно спустился со столба.
– Придется сбегать к доктору Аткинсу, – пробормотал он. – Видно, опять завариваются такие дела… – И он поспешно ушел.