Федя подтянул лодку на берег и привязал за ивовый куст, Илья бросил шест и еще с лодки подал руку:
— Здравствуй, Федя! Всего-то сутки прошли, а, поверишь, соскучился я по тебе.
Федя даже растерялся от этих слов. У них в деревне как-то не принято высказывать вслух такое. — Да вот… воду таскаю. — Он смущенно показал на ведра. Протопим баньку и попаримся от души.
— Банька — это замечательно. Комары меня уже всего обглодали. Я тут порыбачил маленько, но что-то не признает меня ваша рыба. — Илья показал прутик-кукан на котором болтались пяток хариусов да пара окуньков.
— На уху хватит, — утешил Федя. — А чтоб по-настоящему поймать, Илья, речку нашу надобно знать.
— Ну, это, брат, не сразу…
Пока Илья относил ружье в избушку, Федя почистил рыбу, прополоскал в реке, черпанул ведром воды.
Густой белый дым, мягко изгибаясь, валил из бани и подымался вверх. Чтобы подкинуть дров, пришлось лезть в баню на четвереньках. Выскочил он оттуда как ошпаренный, долго тер слезящиеся глаза — топилась банька по-черному, старинно. Но все равно, сам запах дыма, от топящейся ли избы, или бани, или костра — сам запах этот наполнял сердце радостью и высоким благоговением. И всегда так.
Пока Илья разливал суп по мискам, Федя развязал заплечный мешок. Вытащил накомарник.
— Вот возьми. Отец для тебя сделал. Чтобы коми комары тебя совсем не сожрали.
Илья тут же примерил изделие: накомарник закрыл голову, плечи, горло и грудь. Открытой осталась лишь узкая часть лица, от бровей до подбородка.
— Ну, спасибо, Федя! Теперь мне сам черт не страшен!
— Это отцу спасибо.
— Свидимся — скажу.
— А это мама чистое белье тебе прислала, на после бани.
Илья смущенно взял протянутый ему сверток, поколебался, положил на чурку, подошел к Феде и обнял его:
— Спасибо, дорогой мой. Очень хорошие, видать, люди отец твой и мама. Никогда не забуду их доброты.
Пока ели, Федя подробно рассказал Илье, как встретили его дома, что он говорил, и что ему говорили, что присоветовали, и как окончательно порешили. Илья все внимательно выслушал. Поблагодарил еще раз:
— Ну, спасибо тебе. И всей вашей семье. Ты, Федя, оказался настоящим товарищем, верным и надежным. Серьезный ты человек, хоть и молодой еще. Спасибо.
Федя рассказал, как они будут добираться до Кыръядина, от которого Илья уже сам пойдет дальше. Но это после того, как они с отцом расчистят луг. Бате надо помочь, дело это самое срочное, ни на день не отложить.
— Да ты, Федя, возьми меня с собой, я подсоблю вам. Я, чай, не барин какой, а рабочий человек. Давай завтра вместе и поедем.
Перед чаем Федя еще раз подложил дров в каменку бани, березовых подкинул и осиновых. Объяснил:
— От березы жар настоящий, крепкий, а осина, когда горит, сажу с каменки выносит, чисто будет, без запаха.
Илья его об этом не спрашивал, но ведь сторонний человек таежной жизни не знает, надо рассказывать, что к чему, вдруг да пригодится где на пути…
Из каменки в избушке Федя наскреб золы, приготовил щелок — мыть голову. Потом заглянул в баню: незадолго перед этим крупные угли еще пылали синим огнем, предвестником угара, а камни со стороны верхних полков накалились до алого цвета.
Теперь алого уже не заметно, попригас, камни посерели, угли подернулись пеплом. Федя плеснул на каменку полковша, она рявкнула в ответ, хлопнула паром, словно выстрелила в потолок. Он еще плеснул, чтобы каменка очистилась от пепла и сажи, размягчил горячей водой веник, подмел верхний полок и лишь тогда закрыл дымоволок. Выйдя, плотно затворил дверь.
— Пусть теперь постоит, дойдет, — объяснил Илье, вытирая рукавом рубахи обильный пот, льющий с лица. — Настоится настоящий жар, он самые старые кости размягчит, будут как хрящи, — повторил он слышанную когда-то от отца поговорку.
Илья улыбнулся и покачал головой. Федя собирался в баню неторопливо и солидно, как настоящий усталый мужик. Принес пару веников и горячей водой пропарил их в корыте. Достал откуда-то две стареньких беличьих шапки-ушанки и одну подал Илье:
— Надень, Илья, чтоб голове не горячо, а то уши ошпарит, — и расхохотался, как озорной мальчишка. Чистые подштанники и нижнюю рубаху для Ильи оставили на воле, на колышке. Разделись тут же, отмахиваясь от наседающего комарья, голые, но в ушанках, юркнули в дверь. Войдя, постояли, согнувшись пополам, пытаясь привыкнуть к немыслимой жаре. Как поосвоились — выпрямились. Илья с восторгом захлопал себя по груди, животу, ногам:
— О-о! Вот это жар! Всем жарам жар! Да тут ежели поддать на каменку, сам вспыхнешь голубым огнем…