— Но, вроде бы Федюшка наш идет? — вслух сказала она сама себе и, осторожно ступая, спустилась навстречу. — Так и знала, так и знала, не зря кошка с утра умывается… Идите, идите, дитятки…
Федя подошел, поздоровался. Илья чуть поотстал и остановился у изгороди. Бабушка любовно гладила внука по руке:
— Слава богу, живой, здоровый, эва, как вымахал, и так на деда похож стал, на покойного… Федюшко, внучёк…
— Глаза у бабушки повлажнели. — Экую даль живёте, и не повидаться, когда захочешь… Как дома? Все ли живы здоровы?
— Здоровы, бабушка, здоровы все. Кланяются вам.
Из дома вышла тетя Настя, ласково позвала:
— С верховьев Ижмы гости прибыли… входите, входите, мама, приглашай гостей…
Илья молча наблюдал встречу родных и чувствовал какое-то особенное тепло вокруг себя, сердечное тепло людей, благорасположенных друг к другу, живущих простой и честной жизнью. Вслед за матерью на крыльцо высыпали двоюродные сестры и братья Феди, закружились вокруг, загомонили.
— Мама, пока мы на стол собираем, может, Федя с товарищем после дальней-то дороги в баню пойдут? Жару еще много осталось, — предложила тетя Настя.
— А и освежитесь, Федюшко, — поддержала ее бабушка.
— Вот хорошо, комарье нас порядком покусало…
— Тогда я мигом свежего белья скалкой покатаю. А может, сначала покушаете с дороги?
— Спасибо, мы еще не проголодались, бабушка.
— Гриша, отнеси в баню пару ведер холодной воды, — приказала тетя Настя сыну.
Федя представил родным Илью и протянул бабушке короб с хариусами:
— Вот, по реке спускались, дак напрыгало в лодку… Пока отпаривали в бане комариные укусы, Илья спросил Федю:
— Тут как будем, Федя, снова мне заикаться? Или другое что придумаем?
— Не надо, Илья. Скажу, что на Чердынь пробиваешься.
— А почему, зачем?
— Да мало ли. Надо человеку — вот и идет. Не скажешь сам, не станут допытывать. А дяде Дмитрию я немножко расскажу, чтобы по селу лишнего не болтали. Тут и староста, и урядник, и становой пристав…
Так и договорились. После ужина их уложили, как братьев, — на одну широкую деревянную кровать в маленькой летней комнатке.
С той минуты, как заключенный Туланов узнал, что начальником у них старший майор Гурий Илья Яковлевич, он несколько раз вспоминал эту летнюю прохладную комнатку в доме бабушки и широкую деревянную кровать, на которой они, по-братски, спали после длинного пути по тайге и рекам: он и Илья. Тогда еще просто — Илья. Без званий, без отчества. Разве брата зовет брат — по отчеству?
После бани спалось долго и вкусно. Спали бы еще, да бабушка разбудила:
— Вставайте, дитятки, обедать пора. День-то сегодня какой… Федюшко, Троица нынче, большой праздник, надень вот, я принесла, это от деда осталось. Он ведь тоже большой был да сильный…
Она поставила рядом с кроватью кожаные блестящие сапоги, повесила на стул кумачовую рубаху и пестрядинные, в полоску, штаны. Феде вдруг стало как-то зябко внутри и горло сдавило спазмой — с такою силой охватило его глубокое родственное чувство и к бабушке, и к умершему деду, который, молодым, выходил на люди вот в этой самой одежде.
Умылись. Приоделись. Илья поверх голубой рубашки опоясался ремнем, расчесал гребешком густые черные волосы, усы, а наметившуюся бороду погладил рукой и рассмеялся:
— Подумай, Федя, уже не колется. Еще полмесяца — и стану я бородатым дедом.
— Молод для деда, — улыбнулся Федя. — И глаза и лицо — все молодое…
А когда Федя переоделся в праздничное да подпоясался плетеным пояском с кисточками, Илья широко и радостно открыл глаза:
— Ух ты! Словно из сказки удалой молодец!
Федя и сам чувствовал, как ладно выглядит, но от слов Ильи покраснел, не привык, чтобы мужчина вот так, восторженно, хвалил.
— Пойдем обедать, Илья, ждут нас. Им навстречу вышел в черной сатиновой рубахе дядя Дмитрий, родной брат Фединой мамы.
— Но, здравствуйте. Вчера не застал вас, рано легли с устатку, уж сегодня поздороваемся, — и он пожал им обоим руки.
За столом все были одеты празднично, и взрослые и дети. Светло-зелёное, ярко красное, малиновое, голубое, ослепительно-желтое, с вышивкой, с оборками, нарочитыми складками, — все краски праздника светились в большой комнате, где вокруг громадного стола, на скамьях, венских стульях и широком деревянном диване сидела Федина родня.
Дядя Дмитрий из старинной медной ендовы с носиком налил полный стакан светло-коричневого солодового пива и подал с поклоном бабушке: