Людвик Ашкенази
Черная шкатулка
Напевы. Баллады. Романы
однажды я…
Однажды я встретил худенькую, темноволосую девушку.
Я знаю ее давно, она выглядит, точно мудрая ирландская колли.
В руках она держала черную шкатулку, перевязанную тесемкой.
— Вместо сумочки я ношу с собой весь свет, — сказала она.
И пояснила: — Это мой конек. У каждого из нас свой конек…
Я пригласил ее в кафе высоко над Прагой,
и там она раскрыла черную шкатулку.
В ней оказались фотографии. Ничего, кроме фотографий.
Женщина, и стена, и негритянская мадонна.
Еврей, выбирающийся из люка на варшавскую мостовую.
И немец, который чистит пулемет.
И старичок-китаец, который впервые в жизни едет поездом.
И дети.
Это было через неделю после того, как человек впервые преодолел земное притяжение,
а другой в это время, осторожно нащупывая дорогу,
спускался в глубины ядра.
Искусственная плазма еще не была получена,
но, напрягшись, человеческое ухо могло услышать,
как протекают струйки влаги, питающие корни жизни.
Над головой у нас был пестрый зонтик, защищающий от солнца,
под нами — Прага, тонущая в его лучах.
А черную шкатулку доверху заполняли лица.
Лицо за лицом, и все смотрели прямо в глаза.
То были лица наших братьев, наших товарищей.
Лица, увековеченные светом и вместе с тем пронизанные тьмой,
лица с глазами, распахнутыми настежь, точно окно, за которым кто-то умер,
с опущенными уголками рта, с морщиной,
не желающей смиряться,
лики святых, наемников, замученных, тюремщиков,
судьбы в потоке света и тени,
черно-белые баллады.
— Как страшно, — сказал я девушке, — кричат эти глаза!
Как страшно, — сказал я ей, — что их уста молчат…
— Возьмите их к себе, — сказала девушка, —
возьмите их к себе, они и так без крова,
растопите печку — или у вас центральное отопление? —
и разговаривайте с ними ночью, только, ради бога, тихо,
они не переносят шума.
— Я должен перекричать канонаду! — сказал я ей. —
На земле все время не стихает стрельба…
— Что ж, делайте, как знаете, — ответила девушка, поднялась и ушла,
сама точно баллада, вся в черном и белом.
Единственная из шкатулки, которая могла уйти
и не осталась у меня.
крик
Человек родился и сразу —
в крик.
Никто его не понимает,
но все ему рады.
— А вот и я! — кричит человек.
Я жить пришел!
Я, случайно, не ошибся адресом?
Родился у добрых людей?
В удачном веке?
Вы, между прочим, не воюете?
И отменили рабство?
Цвет моей кожи
вас устраивает?
Анкетные данные
подходят?
Дышать позволите?
И на том спасибо.
доброе утро!
Доброе утро, сыночек! Сейчас мы раздвинем занавески
и пустим к тебе в комнату солнышко.
Сегодня хороший день. Пасмурную погоду обещают к вечеру,
переменную облачность — завтра к утру. Мощный циклон,
возникший над Гибридами,
на этот раз пройдет стороной.
На столе тебя ждет желтый букетик и каша из «геркулеса».
Твой друг Петрушка уже завтракает.
Солнечный зайчик будет на том же углу стола, что и вчера.
К сожалению, как и вчера, его нельзя будет поймать.
Вон то круглое красное блестящее называется помидор.
Этого ты еще не знаешь, правда?
Вон то круглое синее блестящее называется глобус.
И этого ты еще не знаешь, верно?
Ну, вставай!
решетка
Целый год должен пройти,
целый год,
пока человек обнаружит,
что сеть — это не то, что земля или небо,
что ее придумали, сплели из тонкой бечевы
и повесили на двух крючках.
Боже мой, подумаешь!
Однажды человек сбросит свою первую решетку
и раскорячит ножки, улыбаясь от уха к уху
и ни за что не держась…
С этого дня мама начнет за него бояться.
И уже больше никогда не перестанет…
вопросы
Самое ужасное, пани, когда дети
начинают спрашивать,
самое ужасное, когда дети
спрашивают:
почему, и что, и когда, и кто?
И опять — почему?
Самое ужасное, когда они уставятся на вас
своими чистыми глазами, пани,
черными, или зелеными с точечкой,
или синими — такими синими,