— По сути, мы все ещё дети, — вздохнул Кит, — Сколько бы жизней не прожили и сколько секретов не узнали.
Я опустила взгляд на пол. Грязный. Откуда в больнице грязь?
— Я простил его, — вдруг сказал Кит, — Только поздно уже мириться. Да и не умею я.
Болезнь наполнила больницу кашлем, соплями и горячечным потом. То тут, то там раздавалось монотонное жужжание ингалятора, пахло медикаментами и целебным чаем, все ходили в свитерах, шарфах, шерстяных носках и порой в перчатках. Мы окуривали комнату благовониями. На самом деле это были простые лечебные благовония по рецепту моей бабушки, но Сандра думала, что они магические, и это было забавно.
Увели Жюли, пока та нас не заразила, но поздно. Зои и Кларисса хором бились в лихорадке, носили по несколько слоев, жаловались на боль в горле и ломоту в костях.
— Нефиг было на улице хороводы гонять, — хмыкала я.
— Кто бы говорил, — ворчала Сара.
— Ой, уйди от меня, — шутливо я отмахивалась от напирающекй на меня Зои, — Заразишь ещё. Будем дружно сморкающейся парочкой.
— Троицей, — поправила Кларисса, — Мы будем дружно сморкающейся троицей.
Как бы то ни было, Халатов обмануть не удалось. Кларисса брыкалась, кусалась, царапалась, визжала, кидалась во всех предметами, так что с ней беднягам пришлось повозиться. С Сарой проблем не было, она гордо восседала на коляске, как на троне, пока её увозили. Зои ушла позже всех, пережив несколько ужасающих приступов, и все были днём. Дурной знак, они обычно у неё ночью.
Габриэль выбыла до того, как всё началось, и провожала её только я. Обнимались, целовались, я обещала выйти как можно быстрее, она обещала меня дождаться. Будет ли так — посмотрим. А пока мы проливали горячие слёзы и Халаты в итоге расцепили нас и отправили меня на осмотр.
Остались мы с Сандрой. Девочка безобидная, только грустная очень и потерянная. Мы играли в шашки, читали друг другу вслух и ссорились из-за открытого окна.
Перед отплытием я хотела подарить Вечности прощальный подарок. Готовила его долго, каждую ночь обмывала его в лунном свете и северными ветрами, держала в воде и в в огне, и на третий день он был готов, а я была обессилена. Решила взять с собой Сандру, почему — не знаю.
Опять слышала голос стен и вздохи тех, кого здесь больше нет. Хотелось зажать нос, чтобы не чувствовать приторно-сладкий аромат, вставить в уши беруши, чтобы голоса заткнулись. Но ни то, ни другое бы не помогло.
Тенями тихими мы пробрались в его палату, я вручила ему подарок и отправила Кошку обратно. Та тропинка, по которой мы шли, была незаметна Халатм, так что я могла не беспокиться, что её заметят.
— Кит простил тебя, — сказала я Вечности, — Не знаю, имею ли я право говорить тебе. Просто, чтобы ты знал.
— Хорошо, — кивнул Вечность, — Я должен кое-что сказать тебе. Девочки уже знают. Осталась ты.
Он притянул меня к себе. Мы оказались на его кровати.
— Что?
Реки, реки черной крови. Жилы дома заполнила черная кровь и пропитала сердца присутствующих. Заглушила песни, треск костра и стерла буквы. Буревестник теперь не гордая морская птица и не огнегривый дракон. Её глаза светились красным пламенем и зелёным ядом, а когти были направлены на присутствующих. Её пламя теперь черное. И черное пламя сожгло её воспоминания, оставив лишь ненависть и страх. Эта картина мне кажется знакомой.
— Буревестник! — в отчаянии кричу я, — Зои! Зои!
Она не слышит меня из-за черной крови и пелены времени. Закована в клетке, бьется о стены и дверь, и повсюду разбрызгана черная кровь, только Халаты её не видят. Ходят в ней, пачкаются в ней, но ничего не замечает, и это очень-очень мерзко.
— Это ещё не всё, — сказал Вечность, — Прибереги силы для остальных. Потом дам нарыдаться, а сейчас смотри.
Отступницу не выпускает из пасти зверь, перемалывающий её кости. Он гоняет её по лабиринтам и катакомбам, но, в отличии от Крита, у неё нет клубка. Тысячи лет проносятся за одну ночь и просыпается она старая, но в молодом теле, и не может вспомнить своё имя и лица друзей.
— В отличии от некоторых, её некому вытащить, — сказал Вечность, — Её заколят антипсихотиками и те высосут из неё все сны. Она перестанет их видеть, когда начнет принимать, но тьма вернется с утроенной силой, если она пропустит приём. а пропускать она будет довольно часто.
— А остальные? — спросила я.
— Тающая переболеет, у Жюли сядет голос из-за осложнений, но с ними всё будет в порядке. А вот с этими двумя нет.
— И их нельзя спасти? Нельзя увезти на корабле? Королева же давала выбор Травнице, а им нельзя помочь?
— Что у них теперь общего?
Вечность указал на корчащихся девочек.
— Черная кровь, — сказала я, — Она заразна?
— Твоя заразна, — сказал Вечность, — Твоя расползается, очерняя самых беспомощных. А Буревестник и Отступница очень беспомощные и чем-то похожи на тебя.
Его губы приблизились к моему уху. Кожу обожгло раскалённым дыханием.
— Тьма не имеет ничего общего с безумием. Безумие — лишь следствие.
Он гнусно расхохотался. Меня всю передёрнуло.
— У нас странный город. Здесь и с ума сходят по-другому. Одни называют его омутом, другие находят уютным.
Я испуганно отшатнулась.
— Знаешь, я был в других городах. И был в другой психушке. Ничего общего — ни Грани, ни Знающих. Была одна малютка, она меня поняла. Так и не заговорила, но ничего…
— Вечность, ты страшный.
— А ты нет? Посмотри на себя. Черные волосы, черная одежда, черная шляпа, черная обувь, чёрные глаза. Даже кожа летом стремится к черноте. А по ночам на тебя жутко смотреть. Тьма сочится из тебя и не даёт девочкам дышать.
— Тогда что ты предлагаешь?! — вскричала я.
— Уезжай, — сказал Вечность, — Не оставляй адреса, не давай контактов. Беги, сжигая мосты.
— И это поможет? — недоверчио спросила я.
— Им — да, — кивнул Вечность, — А тебе — кто знает?
— Не зря меня тянуло отсюда, — вздохнула я, — Может, хоть полетаем напоследок?
— Я обессилен, — сказал Вечность, — И опустошён. Я едва могу ходить к друзьям. Увы, обойдёмся простыми объятиями.
Обнимаемся. Я чувствую через свитер крупной вязки тепло его изможденного тела. Чувствую касание мягких волос, пахнущих мёдом, горячее дыхание. Чувствую его дрожь, смятение и сомнение. Выпирающий позвоночник и лопатки. Его руки на моей спине, глядящие мои волосы.
— Буду скучать, — шепчет он.
— Я тоже, — отвечаю я.
— Не будешь, — грустно-весело говорит он, — У всех оставшихся память обо мне сотрётся.
— И они многое потеряют, — сказала я.
— Прям уж, — хмыкнул Вечность, — У них Кит есть. Не пропадут.
— Киту не придет в голову превратить меня в птицу и попытаться перелететь море, — смеюсь я.
— Он может, — серьёзно сказал Вечность, — Если постарается, то перелетит океан и доберется до Гренландии.
— Или до Скандинавии, — вздыхаю я, — Будем летать над фьордами, полями и овцами. И даже не будем помнить о тебе.
На пол капают слёзы. Вечность пугается.
— Ну, будет тебе… Ты забудешь обо мне. Никому не будет больно, потому что..
Слеза скатывается и по его щеке.
— У меня и слёзы заразны, — сквозь плач улыбаюсь я.
— Ты бы видела сейчас себя, — внезапно разразился смехом и рыданиями он, — Вся рожа в соплях, косметике и слезах, да ещё и распухла. И красная. Всю драму убила, блин.
— Ты не лучше, — усмехнулась я.
И мы ржали и рыдали, рыдали и ржали, пока не выбились из сил.
— Сохрани этот подарок, — сказала я, — Где бы ты не был, время от времени разворачивай его и вспоминай о нас.
— Хорошо, — кивнул Вечность и снова закашлялся, — Всё, иди давай, сейчас Халаты придут, — прохрипел он.