Так случилось, что у тети Тасси была открытка с видом Саутгемптона, которую ей прислал отец Кармайкл. Это была фотография порта, где множество людей махали, по-видимому, пассажирам корабля — их нельзя было рассмотреть, виден был только нос большого судна. «Саутгемптон» было написано на борту крупными белыми буквами. Иногда я снимала открытку с комода тети Тасси, где она стояла рядом с заколкой для волос, и вглядывалась в лица машущих англичан, гадая, может ли мой отец быть одним из них или хотя бы таким же, как они.
Все говорили, как же мне повезло, что у меня есть тетя Тасси. Мои двоюродные сестры, Вера и Вайолет, были на три года младше меня. Они одинаково выглядели, одинаково разговаривали и одинаково смеялись. Тетя Тасси часто повторяла, какие они красавицы, но я так не считала. Кожа, да: кожа у них была темная, сияющая и гладкая, как спелый баклажан. Но их одинаковые лица были совершенно заурядными, и фигуры, прямые и тонкие, напоминали неумело нарисованных палочками человечков.
Как и у меня, отца у них не было. Не успели Вера и Вайолет родиться, как их отец сбежал с какой-то девкой с Барбадоса, и больше ничего о нем не слышали. Я тогда была еще совсем маленькой, поэтому почти ничего не помню. Помню только, что тетя Тасси часто была такой грустной, что даже не выходила из дому.
Потом однажды днем она отправилась в сторону залива Бакуу и по дороге встретила Романа Бартоломью, невысокого, костлявого мужичонку, которого в деревне прозвали «Аллах», потому что он мнил себя не меньше, чем богом. Он сказал: «Здравствуй, Тасси Д’Обади», и снял шляпу. Тетя вежливо кивнула в ответ. Она слыхала про Романа Бартоломью, но никогда раньше с ним не говорила. «Как ты смотришь на то, чтобы сходить сегодня вечером на танцы в Карнби?» Да, сказала она, почему бы и нет. Мне сегодня как раз нечем заняться. И все, дело сделано, вот они уже и пара, и Роман получил место в скобяной лавке Кэмпбелла, прямо здесь, в Черной Скале.
По пути в отель «Робинзон Крузо», где она работала горничной, тетя Тасси каждый день проходила мимо синего деревянного здания и вглядывалась в темные окна, высматривая Романа. Иногда он махал ей, а иногда выходил наружу, на яркий слепящий свет (когда солнце высоко стоит над островом, оно светит ослепительно ярко). И он мог сказать: «Тасси, у тебя что-нибудь есть?» А она отвечала, да, я принесла тебе сок. Или манго, или сладкий кекс, или что-нибудь другое, что было у нее с собой. А иногда она могла сказать, нет, ничего, чего бы у тебя уже не было, повернуться и пойти своей дорогой. Порой Роман просил у нее денег. «Тасси, не найдется ли у тебя немного мелочи?» И она рылась в кармане своего синего в белую клетку фартука, выуживала монету и отдавала ему. Мне ужасно не нравилось, как Роман смотрит на меня — исподтишка, краешком своих узких, похожих на щелочки, глаз — и я обычно пряталась за старой водоразборной колонкой. «Селия такая пугливая! Ну прямо как маленькая птичка», — говорил он, протягивал ко мне руку и посвистывал, как будто я и вправду была птичкой.
Люди говорили, что тетя попала из огня да в полымя. Но она была так счастлива, что нашелся мужчина, не возражающий против детей от другого мужчины и дочери умершей сестры (то есть меня), что ухватилась за него, как утопающий за соломинку. У него не было ни гроша за душой, но ее это не волновало. Как сказала однажды тетя Сула, каждый видит то, что хочет увидеть, и слышит то, что хочет услышать. Не прошло и года, как Роман, сообразив, что у него есть шанс хорошо устроиться, сделал тетю Тасси «честной женщиной».
Миссис Мэйнгот любила повторять, что Роман Бартоломью проползет и под брюхом у змеи. Уже тогда я знала, что это правда. С самого начала было ясно, что ему нельзя доверять. Как в тот раз, когда мы ходили в церковь, а наш дом едва не сгорел дотла, потому что Роман завалился спать с горящей сигаретой. Когда мы вернулись, оранжевая огненная полоса как раз начинала растекаться по полу. Тетя Тасси всплеснула руками и громко выкрикнула: Ромааан! Наверно, вся деревня услышала. Я принесла ведро воды, а Вера и Вайолет начали визжать, да так, что я велела им заткнуться и лучше принести еще воды. Но они будто приросли к месту как вкопанные. После того как пожар потушили и на полу и на стенах остались только черные пятна, Роман притворился, что плачет. Тетя Тасси тут же обняла его и начала уговаривать не волноваться. А потом еще и дала ему доллар, чтобы он мог сходить в бар Джимми, что в конце улицы, успокоиться и прийти в себя, потому что «такие вещи случаются». Иногда некого винить, кроме дьявола.