Но оставляя пригородную область и снова обращаясь к городу, можно ли сказать что-либо больше того, что по суровости неба, а быть может, и по людскому жестокосердию между мартом и июлем – частью от силы чумного недуга, частью потому, что вследствие страха, обуявшего здоровых, уход за больными был дурной и их нужды не удовлетворялись, – в стенах города Флоренции умерло, как полагают, около ста тысяч человек, тогда как до этой смертности, вероятно, и не предполагали, что в городе было столько жителей. Сколько больших дворцов, прекрасных домов и роскошных помещений, когда-то полных челяди, господ и дам, опустели до последнего служителя включительно! Сколько именитых родов, богатых наследий и славных состояний осталось без законного наследника! Сколько крепких мужчин, красивых женщин, прекрасных юношей, которых, не то что кто-либо другой, но Гален, Гиппократ и Эскулап признали бы вполне здоровыми, утром обедали с родными, товарищами и друзьями, а на следующий вечер ужинали со своими предками на том свете!»[38]
Боккаччо использовал это описание как преамбулу к своему «Декамерону», как суровый фон, на котором ему предстояло создать чудо света и живой фантазии. Будет весьма разумно подумать, не представил ли он картину Черной смерти в более мрачных тонах, чем на самом деле, с целью сделать этот контраст более драматичным. Он, безусловно, не беспокоился, чтобы показать более светлую сторону происходящего: бескорыстную самоотверженность некоторых монахинь и докторов, старания городских властей поддерживать определенный порядок и управляемость. Верно и то, что немногие города пострадали так, как Флоренция. Но в описании Боккаччо настолько много подробностей, которые можно найти у современных ему хронистов Франции и Германии, что в целом невозможно сомневаться в его правдивости.
Стремительное бегство из городов, брошенные владения, покинутые по всему свету дома, которые даже не потрудились запереть, безжалостное отношение к больным, оставленным встречать свой смертный час в одиночестве, отвратительные торопливые похороны в огромных общих ямах, урожай, пропадающий на полях, и скот, бродящий без присмотра по сельской местности, – подобные детали характерны для всех хронистов. В некоторых вопросах даже кажется, что Боккаччо недооценивает ужас происходящего. Так другие свидетельства уделяют больше внимания зловещей роли becchini[39] – озверевших монстров, чья жизнь висела на волоске; они врывались в дома живых и вытаскивали их на улицу, угрожая отправить на тот свет, если мужчины не выкупят свою безопасность кругленькой суммой, а женщины – своим целомудрием.
Следовательно, рассказ Боккаччо с его красочными подробностями следует считать точным и правдивым. Однако нельзя сказать того же о приведенной им статистике. По его оценке, в городе умерло около 100 000 человек, и это явное преувеличение. К 1345 году население Флоренции уже перевалило за свой пик, которого достигло пятьдесят лет тому назад, и начало снижаться. Количество хлебных карточек, выпущенных в апреле 1347 года, позволяет предположить, что население составляло более 90 000 человек, а по самым авторитетным современным оценкам, его численность находилась в диапазоне 85 000—95 000 с некоторым уклоном в большую сторону. Даже с учетом, что Флоренция была уникальна, совершенно невозможно, чтобы за шесть месяцев эпидемии умерло больше двух третей ее населения, и маловероятно, чтобы эта цифра была существенно больше половины. В городах со значительно меньшим числом жителей, но во многом сравнимых с Флоренцией, таких как Сан-Джиминьяно, Сиена и Орвието, анализ имеющихся данных дает процент умерших, равный 58 % в первом и 50 % (или чуть более) в двух других. Мы не сильно ошибемся, если предположим, что от Черной смерти умерло от 45 000 до 60 000 флорентинцев.
Оценка Боккаччо, хотя и преувеличена, не является совсем уж фантастической. Стоит также заметить, что он с некоторым удивлением констатирует, что, оказывается, население в городе гораздо больше, чем считалось обычно. В этом он более осторожен, чем многие из его современников, которые манипулировали статистическими данными или выдумывали их с почти непостижимой легкостью. Доктор Коултон указывал на «хроническую и намеренную нечеткость» средневекового сознания, когда он столкнулся с цифрами и цитатами, приведенными в качестве примеров деятельности английского парламента, который в 1371 году установил уровень налогов на том основании, что в королевстве около 40 000 приходов, когда на самом деле даже самое беглое изучение имевшихся в наличии записей показало бы, что их меньше 9000.