К шести вечера пал Ле-Э-Сент. У защитников закончились патроны, и французы ворвались на ферму, перебив почти весь гарнизон. Наполеон приказал перетащить туда пушки артиллерийского резерва, усилив огонь по центру британской армии.
Каре, по которым теперь били французские орудия, смежали ряды, но ни одно из них не дрогнуло перед лицом врага. Кони хрипели и ржали, отказываясь скакать на сияющие штыки, пули разили всадников, и вскоре все пространство между красными квадратами британской пехоты было усеяно громоздившимися друг на друге людскими и лошадиными трупами.
Два с лишним часа продолжался кровавый бой, боеприпасы в непрерывно ведущих огонь каре подходили к концу. Британская стойкость и мужество не оставили солдат, но силы были на исходе.
В этот момент с востока, от деревеньки Планшенуа, донесся глухой рокот артиллерийской канонады. Корпус Бюлова, подошедший, наконец, к полю битвы, вступил в бой.
Заняв Планшенуа, Блюхер не только зашел бы в тыл Наполеону, угрожая его резервам, но и отрезал французской армии пути отступления и снабжения. Понимая это, Бонапарт спешно перебросил туда свежий корпус Лобау, еще не участвовавший в сражении. У Блюхера под рукой было всего две пехотные бригады и часть кавалерии принца Вильгельма Прусского, но старый фельдмаршал, не желая дожидаться подхода остальных войск, немедля отправился на рекогносцировку, сопровождаемый двумя эскадронами гусар. Тем временем подтянулась артиллерия, восемьдесят восемь двенадцатифунтовых орудий, и под ее прикрытием прусская пехота обрушилась на французов, не выдержавших яростного натиска и отступивших за Планшенуа.
Прусские ядра долетали уже до холма, с которого Бонапарт руководил битвой. Наполеон тут же направил в помощь Лобау две бригады Молодой Гвардии с двадцатью четырьмя пушками. Находившаяся возле селения Папелот кавалерия Дюротта развернулась навстречу корпусу Бюлова, и под яростным огнем противника пруссаки вынуждены были отойти.
Атаку гусарских эскадронов возглавил сам Блюхер. Войцех, наконец обнаживший саблю, следовал за фельдмаршалом, врубаясь в ряды гвардейцев, отбивая штыки клинком, опрокидывая французов под копыта коня, не сбавляя бешеного галопа. Прусская пехота ворвалась в деревню, почти в упор расстреливая неприятеля, и Планшенуа снова перешел из рук в руки.
Присоединившиеся к Лобау егерский и гренадерский полки Старой гвардии сумели выбить пруссаков из деревни, ворвавшись в нее с двух сторон и ударив в штыки. Узенькие улочки Планшенуа были завалены телами погибших, палисады охватил огонь от зажигательных снарядов французской артиллерии, бой шел на церковном дворе и в самой церкви, где закрепились гвардейские егеря генерала Пеле-Клозо.
В то же время на севере показались передовые части корпуса фон Цитена. Наполеон, пытаясь поднять боевой дух своих войск, объявил, что это Груши спешит на соединение с главными силами французов. Но эта ложь, впоследствии, вызвала лишь горькое разочарование у солдат, и без того начинавших терять веру в императора.
В последнем отчаянном порыве император решил бросить в бой резерв -- Среднюю и Старую гвардию. Он лично выстраивал полки перед наступлением и вел их вперед до самого Ле-Э-Сент, где его сменил Ней. Как на параде маршировали грозные усачи в медвежьих шапках, и били барабаны, и знамена развевались на ветру. Ней, под которым только что убили пятую лошадь, вел их вперед с саблей в руке и победа, казалось императору, была так близко.
Строевым шагов гренадеры и егеря взошли почти на самую вершину холма, но противника все еще не было видно. И только вдали виднелась в пороховом дыму группа всадников, из которой, перекрывая шум битвы, прозвучал грозный голос:
-- Мейтленд, ваше время! Гвардия! Встать!
Как легендарные воины, выраставшие из драконьих зубов, перед французскими колоннами возникли тонкие красные линии британских солдат, поднимавшихся из некошеной пшеницы, и дружный залп полутора тысяч мушкетов Браун Бесс встретил наступающих смертельным огнем, сразившим более трехсот ветеранов. Замешательство было полным, ряды Средней Гвардии смялись, залпы один за другим обрушивались на пришедших в смятение французов. Не давая врагу опомниться, гвардейцы Мейтленда бросились в штыковую атаку, сметая неприятеля с холма. Егеря в панике устремились вниз, но англичане, повинуясь приказу, хладнокровно вернулись на свои позиции.
Подоспевшие к этому часу войска Цитена атаковали дивизию Дюротта у Папелота, а вскоре к нему присоединился прибывший последним корпус Пирха. Завидев это, Блюхер отдал приказ о всеобщем наступлении Нижне-Рейнской армии, и корпус Бюлова с новыми силами ринулся на врага, засевшего в Планшенуа. Дом за домом очищали пруссаки деревню от яростно сопротивляющихся гвардейцев Наполеона, приклады скользили в мокрых от крови руках, штыки погнулись от ожесточенных ударов, пороховой дым ел глаза, крики бойцов и стоны умирающих неслись к затянутому свинцовыми облаками небу.
Эскадрон налетел на выбитого из Планшенуа врага, кромсая, рубя, топча копытами, сметая все на своем пути, гоня противника перед собой к потерявшей всякое подобие боевого порядка обезумевшей от ужаса армии.
В беспорядочной свалке Войцех, отчаянно ругаясь, едва разбирая своих и чужих, не размениваясь на хитрые финты и приемы, рубил направо и налево, стараясь только не отставать от несущегося плотной стеной эскадрона. Удар уланской пики пришелся ему в руку, чуть повыше локтя, и он, не удержавшись в стременах, кубарем полетел из седла, крепко приложившись затылком о предательский камень, торчавший из густой травы на заднем дворе какого-то полуразрушенного домишки. Гусары пронеслись вперед, и Йорик, оставшийся без седока, тихо заржал и ткнулся носом в щеку Шемета.
Из темноты выплыли несущиеся по небу густые облака, темно-синие, в золотых обводах заходящего солнца. В бескрайнем великолепии их причудливых нагромождений Войцеху чудились старинные замки, летящие на сияющих крыльях кони, и что-то еще, забытое, но невероятно важное, далекий сон, неясная мечта. Облакам не было дела до людей, убивающих друг друга на пропитанной кровью земле, прекрасные в своем равнодушии, они любили только ветер, и солнце, и свою свободу.
-- Размечтался, как последний дурак, -- сердито сказал себе Войцех, наспех перетягивая платком раненую руку, -- вставай, черт бы тебя побрал. Вставай и дерись.
Йорик встретил это решение радостным ржанием, и они снова понеслись вперед, догоняя эскадрон.
На холме Веллингтон поднялся в стременах и трижды махнул шляпой, командуя общее наступление. Весь день герцог носился под пулями и ядрами, появляясь в самых опасных местах, призывая и подбадривая, щедро делясь с солдатами своим хладнокровием и выдержкой. Его конь, игреневый жеребец Копенгаген, гордо держал голову, словно сознавая, что носит на себе великого полководца, от чьего слова сейчас зависит судьба миллионов людей, не только на поле битвы, но и во всей Европе.
Медленно двинулись вперед измотанные тяжелыми боями войска, британцы и немцы, голландцы и бельгийцы, пруссаки и брауншвейгцы шли в последнюю атаку, и Наполеон, бросив свою разгромленную армию на произвол судьбы, бежал, чтобы больше уж никогда не подняться, утопив в грязи не только императорскую корону, но и честь Франции.
В этот день звезда, в которую верил Наполеон, закатилась навсегда, и для мира взошла другая заря, на целый век сделавшая Англию не только владычицей морей, но ведущей силой Европы. Веллингтон доказал, что британское хладнокровное мужество и верность долгу стоят большего, чем яростный натиск завоевателя, непоколебимая стойкость может противостоять самому жестокому напору, а верность слову выигрывает битвы. Здесь, на холмах Мон-Сен-Жан, он снова напомнил миру, что границы Британии -- берега ее врагов.