-- Хорошо запомнил? Повторить сможешь?
Паренек, сидящий в задней кабине учебного F-16, наверное, кивнул, потому что ответа Войцех не дождался.
-- Курсант Новицкий, вопрос понятен? -- строгим официальным тоном спросил Войцех. И уже мягче добавил. -- Повторять или не надо?
-- Вопрос не надо, -- смущенно ответил курсант, -- а вот штопор... Можно и повторить, пан поручник.
-- В другой раз, -- вздохнул Войцех, -- время вышло, к обеду опоздаем. Есть хочешь?
-- Как волк, -- признался Новицкий, -- я от волнения всегда есть хочу.
Он засопел в шлемофон, явно собираясь с духом.
-- Можно вопрос, можно, -- усмехнулся Войцех, -- не робей, курсант.
-- У пана поручника, фамилия, вроде, польская. А служит пан в американской армии. Нет, это хорошо, что они нам инструктора, который по-польски говорит, прислали. Но почему там, а не дома? Пан поручник ведь поляк?
-- Я -- литвин, -- привычно ответил Войцех, -- и, наверное, уже американец. А небо, курсант, оно одно на всех.
***
Мак-Грегор тронул его за плечо, и Шемет подскочил, как ошпаренный. Сон стремительно таял, названия и имена, которые казались такими понятными и знакомыми, улетучивались из памяти быстрее ночного тумана под ярким июньским солнцем.
-- Сержант? -- Войцех с беспокойством оглядел спутника. -- Ты как?
-- Неплохо. -- Мак-Грегор потянулся, поскреб в затылке. -- Приснится же такое. Дом, вроде мой, а вроде и не совсем. И Мэгги. Эх, хороша чертовка. Может, и вправду женюсь, когда вернусь. Такое, скажу тебе, вытворяла...
Сержант подмигнул Войцеху и поднялся на ноги.
-- А тебе что снилось? -- с ухмылкой, спросил он. -- Невеста, никак? Ты улыбался во сне. Жаль было будить, но ехать надо.
Войцех попытался вспомнить сон, но от него уже почти ничего не осталось.
-- Небо, -- тихо ответил он, -- мне снилось небо.
Июльские ночи
Наполеон умчался в Париж, в надежде собрать новую армию. Корпус Груши, не принимавший участия в Ватерлоо, сумел ускользнуть от преследования союзников, из Вандеи возвращались части, подавившие роялистский мятеж. Бонапарт рассчитывал, присоединив к этим войскам Национальную гвардию и объявив новую мобилизацию, поставить под ружье не менее трехсот тысяч человек и с этими войсками вновь выступить против Веллингтона и Блюхера.
Но Франция устала воевать. Прослышав о планах императора распустить Национальное собрание и объявить военную диктатуру, депутаты провозгласили палату нераспускаемой. Из добровольного отшельничества вернулся маркиз де Лафайет, пламенный революционер, герой Войны за Независимость Соединенных штатов, один из немногих влиятельных людей, не запятнавший свое доброе имя службой империи или монархии.
Лафайет призвал депутатов требовать отречения императора, чтобы спасти Францию от нового кровопролития. Войска союзников, почти не встретив на своем пути сопротивления, стремительно приближались к Парижу. Двадцать второго июня Наполеон отрекся от престола в пользу своего сына. Это была пустая формальность, четырехлетний наследник находился в Австрии, под опекой своего деда, и на трон Франции его никто возводить не собирался.
Седьмого июня Блюхер и Веллингтон без боя вошли в Париж с двух сторон. Оставшиеся войска отступили за Луару, Наполеон выехал в Мальмазон, небольшой замок на берегу Сены, где жила после развода Жозефина, и где она умерла вскоре после отплытия бывшего супруга на Эльбу.
Непримиримый Блюхер требовал расстрела Наполеона, но Веллингтон урезонил соратника, напомнив, что такие решения в компетенции правителей, а не полководцев. Бонапарт тем временем попытался покинуть Францию, но море патрулировали британские корабли, и, в конце концов, отрекшийся император сдался капитану Мейтленду, в надежде получить убежище в Англии.
На трон снова взошли Бурбоны. Наполеон, рассчитывавший на милость англичан, получил ее в полной мере. Ни расстрел, ни виселица ему не грозили. Дни свои бывший властитель Европы закончил на острове Святой Елены, диктуя своему секретарю, Луи Бурьену, мемуары, в которых винил в своих бедах и поражениях всех -- Груши, Веллингтона, Блюхера, Лафайета, погоду и судьбу, но только не себя.
Война закончилась, но союзники не спешили покинуть Париж. Сто пятьдесят тысяч солдат разместились в городе, превратив его в военный лагерь. Палатки стояли на Елисейских полях до самой Триумфальной Арки, на газонах у Собора Парижской Богоматери и в Булонском лесу. Войска пришли сюда не на отдых, в Париж съехались дипломаты и главы союзных держав, чтобы окончательно закрепить решения Венского Конгресса и подписать новый мирный договор.
Эскадрон вошел в город утром, но Войцеху пришлось ждать почти до полудня, пока граф Ностиц, адъютант фельдмаршала, нашел время подписать ему увольнительную. Наскоро отряхнув дорожную пыль и препоручив Йорика заботам фон Таузига, Войцех полетел в Пасси. Маришка, едва завидев его в дверях, радостно взвизгнула и потащила за руку в гостиную, развернулась, взметнув юбки, и умчалась к соседке чаевничать.
На этот раз Линуся была в белом. На бледном, исхудавшем лице глаза, обведенные синеватыми тенями, сияли черными алмазами, пунцовые губы пересохли от волнения, коротко остриженные смоляные кудри блестящими кольцами ложились на упрямый, гордый лоб, сквозь белую тонкую кожу шеи просвечивала трепещущая синяя жилка, точеные руки нервно сжимали подол кисейного платья. Каролина ждала его, прослышав о входе пруссаков в Париж, и успела принарядиться, но в глазах плескалась тревога. Весь ее вид говорил о том, что она только недавно оправилась от тяжелой болезни, наложившей на ее красоту особый отпечаток, болью сжавший сердце Войцеха.
Войцех порывисто шагнул вперед, но в полушаге остановился, бессильно уронив протянутые к ней навстречу руки. Груз вины, оставленный в Вене, обрушился на его опустившуюся голову.
-- Виноват я, Линуся, -- не поднимая взгляда, но твердо и отчетливо выговорил он, -- убей, виноват. Если ты...
-- Молчи, молчи, -- рука, зажавшая ему рот, дрожала, -- слушать не стану, знать не хочу. Не было ничего, слышишь? Я ждала тебя, и ты пришел. Все остальное не в счет.
Войцех сделал еще шаг, и Линуся упала в его объятия, уткнувшись лицом в грубое сукно доломана, пряча заблестевшие слезами глаза.
-- Какая ты красивая, -- шепнул Войцех в самое ухо, шевельнув теплым дыханием короткие завитки, -- я думал, что помню, а оказалось -- забыл.
-- А я думала, ты на меня и глядеть теперь не захочешь, -- Линуся подняла лицо, взглянула ему в глаза и улыбнулась, -- волосы они мне обрезали, когда я в горячке лежала.
-- Мне нравится, -- Войцех осторожно погладил непокорные кудряшки, -- очень.
Он крепче прижал Линусю к себе, и они долго молчали, прислушиваясь к дыханию друг друга, к биению стучащих в такт сердец, к тихому шороху кисеи о сукно, согреваясь бережным теплом объятий.
Это тепло смыло и вину, и сомнения, и долгую одинокую тоску, медленно накаляясь до невыносимого жара, кровь закипела, и Войцех, виновато улыбнувшись, плотнее прижался к бедру Линуси, и она подняла голову, подставляя губы для поцелуя, и он, захлебнувшись желанием, подхватил ее на руки и понес в спальню.
С помолвкой Войцех заторопился, уже через три дня устроив небольшой прием на квартире у Витольда. Гостей много не набралось, Дитрих, Вилли, мадам Тереза, сердобольная соседка, просидевшая у постели занемогшей Каролины две недели. Свадьбу пришлось отложить. Ждали Жюстину из Мединтильтаса, Клару с Гансом из Брюсселя, Исаака из Берлина. Шемет, по давней традиции, представил невесту офицерскому собранию полка и заручился полным одобрением боевых товарищей, поставивших свои подписи под его просьбой о разрешении на брак.
На этот раз Блюхер так легко его в отставку не отпустил. Курьеры фельдмаршалу были не совсем без надобности, но держать на этой должности графа Шемета стало непростительным расточительством. Не преуспев в поимке Бонапарта для расстрела и не получив запрошенной контрибуции с Парижа, Блюхер всецело предался единственному своему начинанию, получившему полную поддержку союзников -- возвращению награбленных наполеоновскими войсками художественных ценностей. Наслышанный о бурной деятельности лейтенанта Шемета по борьбе с работорговлей фельдмаршал настоял на включении графа в комиссию по реституции при горячей поддержке лорда Каслри, прибывшего в Париж на помощь к Веллингтону.