Пани Каролина стояла на крыльце. В тонком не по погоде муслиновом шмизе, оставлявшим открытыми округлые плечи и точеные руки. Волосы, высоко зачесанные по французской моде, оттеняли смоляными кольцами белый чистый лоб, глаза сияли. Она бросилась к нему с невысокого крыльца, обвила шею горячими руками, прижалась к груди.
-- Приехал, приехал, -- только и шептала она, осыпая его огненными поцелуями.
-- Приехал, -- улыбнулся Войцех, чуть отстраняя ее, любуясь блестящими завитками волос, горящим взглядом, пылающими от поцелуев губами, -- ах, хороша.
Ее наряд, однако, вызвал у него беспокойную мысль.
-- Не гостей ли ждала? Вон как принарядилась.
-- Ждала, -- лукаво улыбнулась Каролина, -- тебя.
-- Сегодня? -- изумился Войцех.
-- Каждый день, -- шепнула она, пряча заалевшее от смущения лицо в его доломан, -- уж неделя скоро.
-- Мне казалось, что вечность, -- тихо ответил Войцех, подхватывая ее на руки и унося по скрипучей лестнице наверх, -- я ...
Он так и не нашел слов, но они были ни к чему.
Потом, утолив первую страсть, измотанный до ленивой неги, он задумчиво перебирал смоляные кудри, молча любуясь ее хрупкой красой.
-- Ты так и не спросил, -- тихо сказала Каролина.
-- Я догадался, -- покачал головой Войцех, -- он в Вильно, да?
-- В Варшаве, -- вздохнула она, -- еще с весны.
-- Да как же он оставил тебя здесь? -- сердито спросил Войцех. -- Ведь это опасно, Линуся.
-- Должен же кто-то присмотреть за делами, -- пожала плечами Каролина, -- а мне не так опасно, как ему. Припомнят ему предка его, Великого Гетмана Станислава Жолкевского. Не поглядят, что стар воевать.
-- Того самого, что Москву брал? -- вскинул бровь Войцех. -- И правда, не время сейчас такими родичами хвалиться. Но оставить тебя... Как можно?
-- Не будет меня, -- твердо ответила пани Жолкевская, -- крестьяне разбегутся, урожай пропадет. Сейчас жизнь спасут -- потом с голоду помирать будут. А пока я здесь... Меня они будут защищать, Войтусь. Ты сам видел.
-- Почему?
-- Потому что из Жолок фуража втрое вывезли против того, что с полей собрали, -- со спокойным достоинством ответила Каролина, -- не ты первый приезжал. А на зиму все равно осталось. И амбары снова полны, на случай, если еще кто в Жолки заявится. Я из своих средств платила за овес и сено. И еще заплачу, коли понадобится. Но мои люди голодать не будут.
-- Вот ты какая! -- восхищенно прошептал Войцех. И тут же нахмурился. -- За мной долг, ясновельможная пани.
-- Не последнее отдала! -- гордо вскинула голову Каролина. -- И думать забудь. Целуй меня, ангел мой. Целуй жарче. И ни о чем не жалей.
В последующие десять дней отряд поручика Шемета отбил три неприятельских обоза с зерном, направлявшиеся к Полоцку, взял в плен двух младших офицеров и три десятка нижних чинов, доставил командованию бесценные сведения о циркуляции разъездов противника. За это Войцех трижды ухитрялся вырваться в Жолки. Глаза его теперь непрестанно сияли голубым пламенем, на щеках играл легкий румянец, губы то и дело складывались в задумчивую улыбку, какая бывает у человека, уходящего в приятные воспоминания. В манере его появилась некоторая бесшабашность, то "сам черт не брат", которое зачастую позволяет достигать успеха в самых рискованных и невероятных положениях. Настроение это передавалось его гусарам, догадавшимся, куда отлучается по ночам командир, и всецело одобрявшим его эскапады по причине знакомства с их предметом.
Отряд возвращался из очередного разъезда. Войцех, несмотря на моросящий дождь, заставлявший плотно кутаться в сырой и тяжелый плащ, пребывал в приподнятом настроении. В середине отряда ехал перехваченный французский курьер, судя по офицерским эполетам и холеной лошади, не слишком утомленной длительным переходом, с весьма важными сведениями в притороченной к седлу кожаной сумке. Документы Шемет, понятное дело, оставил на рассмотрение начальства.
На развилке, уходящей через лес к маленькой деревеньке, название которой не уместилось на карте, отряд перехватил испуганный мальчонка, босой и взъерошенный, верхом на неоседланном пахотном коньке. Завидев гусар, он ударил коня пятками, еще издали закричав:
-- Беда, пан офицер! Беда!
Войцех, не теряя времени на выяснение обстоятельств, разделил отряд, препоручив захваченного курьера заботе десятка гусар, а сам, со вторым десятком, размашистой рысью свернул на деревенскую дорогу.
Уже на подъезде послышались шум, крики, женский визг. Раздался одинокий выстрел, и какая-то баба истошно заголосила. Войцех, с трудом сдержав желание немедленно ринуться вперед, сделал своим гусарам знак остановиться, и, спешившись, подошел к опушке, скрываясь в густых кустах.
Первое, что бросилось в глаза, -- голосящая простоволосая баба, обнимающая обмякшее тело мальчишки лет десяти. Крестьяне -- мужики всех возрастов, пожилые бабы и малые дети, кучей столпились у околицы. Десяток французов в мундирах пехотного полка, окружил их, держа под прицелом. Еще несколько мародеров, тоже с ружьями на изготовку, следили за погрузкой двух подвод, запряженных косматыми лошаденками. Из деревни доносился стук и лязг, очевидно, остальная часть неприятельского отряда прочесывала дома в поисках поживы.
Из ближайшей избы появился француз, на ходу застегивая рейтузы. Он бросил в телегу двух связанных за лапы кур, перехватил ружье у стоявшего на страже солдата, тот бегом припустился к избе. Один из мужиков рванулся из толпы, но упершийся в грудь штык остановил его. Донесшийся из избы высокий женский крик послужил для Шемета последней каплей. Он бегом вернулся к своим, вскочил в седло.
-- По пятеро с двух сторон! Галопом! -- срывающимся голосом приказал Войцех. -- Вперед! Врага не жалеть!
Гусары влетели в деревню на полном скаку, опрокинув ошеломленного противника стремительным натиском. Несколько выстрелов все же прозвучали, один гусар качнулся в седле, схватившись за бедро, но тут же выпрямился, полоснув клинком неприятеля через все лицо. Французы бегом кинулись к ближайшему сараю, в тонких глинобитных стенах тут же появились черные проломы, в них заблестели ружья.
Мужики, быстро оправившиеся от страха при виде нежданной помощи, похватали вилы и топоры, рассыпавшись по деревне в поисках отставших мародеров. Войцех, соскочив с коня, стремглав ворвался в избу, откуда доносился женский крик, разрядил пистолет в лицо ожидавшего своей очереди со спущенными штанами плюгавого француза, одним движением сдернул другого с плачущей девчонки лет семнадцати, вторым разрубив его от плеча до пояса.
Вылетел наружу с перекошенным от гнева лицом. С разбежавшимися по деревне французами уже было покончено, оставались только запершиеся в сарае стрелки.
-- Что делать будем, пан офицер? -- приступил к нему седой старик в испачканной кровью рубахе. -- В полон брать, али как?
-- К черту! -- скрипнул зубами Шемет. -- Не стану я своих людей под пули этой сволочи посылать. Несите факелы. Выкурим.
-- Не выкурим, -- мрачно усмехнулся старик. -- Я уж дверь бревнышком подпер, пан офицер. Поджигать, что ли?
-- Жги! -- хрипло ответил Войцех и отвернулся.
На следующее утро поручик Сенин, обеспокоенный исчезновением Войцеха из-под совместного крова еще до рассвета, отправился бродить по лагерю в поисках друга. Обнаружил он Шемета, облаченного в грязный китель, позаимствованный у Онищенки, на хозяйственном подворье. Поручик Шемет ожесточенно рубил саблей коровью тушу, подвешенную к мясному крюку, вбитому в перекладину.
-- Чем это тебе животинка досадила, Шемет? -- усмехнулся Сенин.
-- Не мог я этого сделать, -- вместо ответа покачал головой Войцех, -- не мог...