Акитада побежал вниз по лестнице к углу здания и встретился с Гэнбой на мосту.
— Ну, что? — спросил он, глядя в лицо Гэнбы.
— Все крыло занимает один огромный зал, господин. Но я не смог туда войти. Он закрыт.
— Ну, — воскликнул Акитада, кивая головой. — Должно быть он там. Неужели ты не смог выломать дверь? Его удивило, что силач Гэнба, который мог поднять и выбросить из круга натренированного гиганта, не сумел вышибить дверь?
Скоро ответ стал очевиден. Это была не обычная дверь. Ее створки были сделаны из толстых досок промасленного дерева, обитого бронзовыми пластинами в виде ажурного орнамента. Механизм блокировки был скрыт бронзовой пластиной, украшенной с той же самой эмблемой, что была на знамени и карте, только здесь не оставалось никаких сомнений, что она представляла початок риса. Теперь Акитада понял предназначение больших складов на улице. Не оставалось сомнений в том, что в них сберегали большую часть выращенного в провинции урожая риса. Герб торговца рисом. Сунады.
Акитада приложил ухо к двери. Ничего. Внутри было тихо, как в могиле. Он отвернулся, когда услышал крик в парке. Они бросились вниз по лестнице и по дорожке, которая вела в кустарники. На развилке, они разошлись. Акитада нашел садовую беседку, окруженный небольшим садом, черепичная крыша которой, поддерживалась оплетенными виноградными побегами столбами. Ему показалось, что виноград шевелится, однако, осмотревшись, ничего не обнаружил. Когда он повернулся, чтобы уйти, кто-то бросился на него и сбив с ног.
— Попался, ублюдок! — прорычал Тора, заламывая Акитаде руки назад. Акитада закричал от боли в плече, что привело к еще большей неразберихе, так как, оказавшийся рядом, Гэнба схватил Тору и стукнул им по одному из столбов. С грохотом столб упал, а беседка рухнула.
После чего они приходили в себя. Тора потер спину. — Простите, господин. Я увидел, что кто-то прячется в беседке и решил действовать…
— Я услышал крик хозяина, — сказал Гэнба, — и подумал, что негодяи напали на него. Здесь очень странное место. Где все люди Сунады? Здесь никого нет, кроме нас и двух старых калек. Зачем окружать себя калеками, когда вы так богаты, как Сунада?
Акитада потер пульсирующую плечо. — У Сунады странный характер. Я помню, что в Такате он вел себя с величайшим смирением, а в городе он важничал среди торговцев и контролировал всю торговлю. Видимо, он живет здесь один в большом и пустом доме, потому что мы не увидели ни постельных принадлежностей, ни сундуков с одеждой, когда в городе он содержит женщин и осыпая их разными подарками. Он нанимает головорезов, чтобы держать в страхе маленьких людей, но принимает на работу изувеченных рыбаков, которые больше не могут зарабатывать себе на жизнь на море.
— Рыбаков? — удивленно спросил Гэнба.
— Двух слуг. По разговору они оба из местных и оба калеки.
— Неудивительно, что они не хотят помогать нам.
— Да. Но мне интересно, почему слуга выглядел таким взволнованным. — Акитада повернулся к Торе. — Ты видели что-нибудь необычное?
Тора заворчал:
— Все это место не дает покоя. Тут призраки на деревьях, играют на лютне.
Гэнба рассмеялся:
— Тебе пора перестать все время видеть призраки, Тора. Это добавит извилины в твои мозги.
— Играющие на лютне? Сказал Акитада, схватив за руку Торы. — Где ты услышал это? Покажи мне!
Тора обернулся. Вдруг, слабо, через свист ветра в деревьях, они услышали звук. Кто-то играл на лютне.
Тора замер:
— Там. Это то, что я слышал.
Акитада пошел на звук, а за ним последовал Гэнба и неохотно, Тора. Они прошли через густой кустарник в конце имения и очутились перед небольшим павильоном, к которому вела деревянная лестница. Звук лютни то и дело обрывался сильными порывами ветра и поэтому звучал очень грустно.
Лицо Акитада помрачнело. Он повернулся и сказал:
— Вы оба ждите здесь, пока я не позову вас.
Он быстро взошел вверх по лестнице на небольшую веранду, почти споткнувшись со сгорбленной фигурой однорукого слуги, и распахнул дверь.
В крошечном помещении находился владелец поместья. Если он и заметил, что в комнату резко вошел Акитада, то никак не прореагировал на это.
Сунады сидел, сгорбившись, над красивой лютней, бормоча себе под нос, под смутно знакомую мелодию. — Снег придет и снег будет идти, — пел он тихо, — а затем мое сердце растает в слезах.