Ирина с серьезным лицом слушавшая этот разговор, обращается к Молотовой:
— Видите, Паша! Дивидендами называется…
Молотова, нервничая, резко обрывает коллегу.
— Я не нуждаюсь в ваших уроках!…
Ирина пожимает плечами и отходит. На лицах американцев недоумение
Незамысловатый колхозный театр. Грубо сколоченная сцена украшена лубочными портретами вождей.
Зрители сидят на деревянных скамейках. В первом ряду, на стульях, сидят американские гости с переводчицами. Подымается кумачевый, ярко разрисованный золотистыми серпами и молотами, занавес.
Сцена изображает внутреннюю часть свинарника. Молодая, красивая девушка чистит навоз, напевая песенку о радости колхозного труда.
Потом она с материнской заботой подымает на руки белую свинку и танцует с ней. Появляется колхозный чабан и начинается роман.
Вместо объяснения в любви, он достает из кармана журнал «Спутник агитатора для деревни» и читает:
— Необходима бдительность к колхозной собственности, чтобы никакой классовый враг не смог проникнуть в свинарник и не отравил бы свиней…
— О… я их берегу, как зеницу ока.
В финале пьесы пастух и свинарка, усаживаются на растрескавшееся корыто и с умилением гладят поросенка.
— Когда он вырастет, приведет двенадцать, те еще по двенадцать и тогда наступит счастливая зажиточная колхозная жизнь…
Занавес падает.
Молотова поднимается со своего места:
— Я должна поблагодарить руководителя театра, за гостеприимный прием.
Мак Рэд и Де-Форрест остаются с Ириной:
— Когда же начнется колхозный театр? — спрашивает Мак Рэд.
— Представление окончилось. Пьесу в одном действии: «На страже колхозной собственности», мы уже видели.
— Неужели это кормление свиней называется пьесой? — удивлен Де-Форрест.
— Наоборот, какой потрясающий реализм! Смелость! Революция в театре, — восхищен Мак Рэд.
— Извините! Это просто свинство, — возмущается Де-Форрест.
Печальная улыбка на лице Ирины. Оглянувшись и убедившись в отсутствии Молотовой она говорит:
— Джентльмены! Вчера вам Паша Молотова грубо и нехорошо солгала… Эти люди в очереди не несли денег государству. Они стояли за текстилем и хлебом. У нас в стране потрясающий товарный голод. В целом ряде областей, в особенности на Украине, в 1933 году миллионы крестьян умерли от голода.
— Успокойтесь, милая. Это вам кажется, — успокаивает Мак Рэд, разволновавшуюся Ирину, — если это так, то почему же они умирают молча, почему они не протестуют, почему об этом не пишут газеты, почему красные сенаторы не подают запрос правительству и, наконец, почему правительство не подает в отставку?
— Я очень прошу не продолжать нашего разговора при товарище Молотовой. Но, если вы хотите познать советскую Россию и вникнуть в суть «социального эксперимента», о котором вы говорили вчера, мой вам искренний совет — ни о чем не спрашивайте, а только смотрите сами. А чтобы спрашивать, изучите русский язык. Я вам помогу. Тогда вы сможете спрашивать у самого народа, а не слушать лживые реляции и вы узнаете, почему правительство не подает в отставку…
На печальных глазах Ирины появляются слезы.
— О, я охотно воспользуюсь вашим любезным предложением, — отвечает Де-Форрест.
Ирина взволнованно и торопливо заканчивает, обращаясь к Де-Форресту.
— Все, что вы видите — это только старательно раскрашенная декорация, за которой — нищета, убожество, голод, террор. Поймите, что русский народ ждет избавления от большевизма!
8. Потомки Чингизхана
Густой дремучей тайгою, бесшумно пробираются два горных шорца[1]. В полумраке меж стволов кедров, мелькают их низкорослые фигурки охотников. Прорвавшийся сверху солнечный луч, будто клинок остроотточенного кинжала, нащупывает скуластое монгольское лицо и скользит но изгибу старинного лука…
Полудикие потомки Чингизхана мягкими ичигами[2] топчут блеклые, сибирские цветы. Косыми глазами они разыскивают добычу.
— Ушла белка, — произносит старший охотник с луком.
— Скрылся бурундук[3] — подтверждает второй, несущий ружье.
— Что теперь делать охотнику?
— Плохо. Беда…
Они подходят к деревянной хижине шамана. На кольях изгороди страшным пугалом торчат рогатые черепа быков, украшенные пестрыми тряпками.
Низко кланяющихся шорцев, встречает старый шаман. Желтое, как высохший пергамент, монгольского типа лицо без страстно и спокойно.
— Какие вести принесли, мои друзья? — спрашивает шаман.