Малу фон Сиверс: Куда же он девался?
Маури Каллис: Наверное, кто-нибудь его продал. У нас дома был проходной двор. Люди приходили и уходили. Дверь никогда не закрывалась.
Малу фон Сиверс: И, в конце концов, ты попал в приемную семью.
Маури Каллис: У мамы развилась паранойя, она начала угрожать соседям и прохожим. Ее отправили на принудительное лечение. А когда забрали…
Малу фон Сиверс: …то тебя отправили в другую семью. Тебе было тогда одиннадцать лет?
Маури Каллис: Да. Естественно, можно ломать себе голову над тем, что было бы, если бы… если бы меня забрали от нее раньше… Но все вышло, как вышло.
Малу фон Сиверс: А ты сам хороший отец?
Маури Каллис: Трудно ответить на этот вопрос. Я стараюсь, но, конечно же, я слишком много времени провожу вдали от семьи. Это мой недостаток.
Анна-Мария Мелла заерзала на стуле.
— Меня такие заявления просто выводят из себя, — сказала она Свену-Эрику. — Раскаявшийся грешник вроде бы уже и не грешник. Едва произнеся «я должен бы проводить побольше времени с детьми», он разом стал хорошим человеком. Что он скажет своим мальчишкам, когда они вырастут? «Я знаю, что никогда не успевал проводить с вами время, но знайте, что меня по этому поводу все время мучила совесть». — «Мы знаем, папочка. Спасибо, папочка. Мы тебя любим, папочка».
Маури Каллис: Но у меня прекрасная и очень заботливая жена. Без нее я не смог бы ни управлять предприятиями, ни растить детей. Она многому научила меня.
Малу фон Сиверс (явно очарованная словами благодарности по отношению к жене): Чему же, например?
Маури Каллис (задумывается): Порой самым простым вещам. Например, что семья должна собраться вместе за обеденным столом и вместе поужинать. Для меня это было открытием.
Малу фон Сиверс: Ты считаешь, что больше ценишь «нормальную жизнь», чем, к примеру, я — человек, выросший в обычных условиях?
Маури Каллис: Да, уж извини. Думаю, что да. В «нормальном» мире я чувствую себя беженцем.
Во время третьего семестра в Торговом институте Дидди, наконец, покидает привычный мир. Красота и шарм были у него всегда, но теперь к ним добавились деньги. Стокгольм его уже не интересует. Он мечтает о других странах. И вот он уже бредет вдоль канала Сен-Мартен с двумя длинноногими фотомоделями, когда солнце встает над Парижем. Нет, они не настолько пьяны, чтобы не стоять на ногах — просто шутливо толкаются и пинают друг друга, как маленькие дети, идущие домой. Деревья склонились к воде, как брошенные женщины, и роняют свои листья в воду, как старые любовные письма на алой, пылающей бумаге. Из булочных доносится запах свежеиспеченного хлеба. Мимо проносятся продуктовые фургоны, едущие в сторону центра, шины шуршат по булыжной мостовой. Мир так прекрасен, что лучше не бывает.
На одной вечеринке у бассейна он знакомится с актером, который приглашает его слетать на чьем-то личном самолете на съемки фильма в Украину. Дидди готов продемонстрировать необходимую щедрость. В самолете у него с собой десять бутылок «Дом Периньон».[16]
Там он знакомится с Софи Фуенсантой Куэрво. Она намного старше, ей тридцать два, по материнской линии она приходится дальней родственницей испанской королевской семье, по отцовской линии ведет свой род от Иоанна Крестителя.
Она — позор своей семьи, как говорит Софи: разведенная мать двоих детей, которые учатся в школе-интернате.
Дидди никогда не встречал женщины, которая могла бы даже близко сравниться с ней. Он как пилигрим, который наконец-то вышел к морю, зашел в него по плечи и утонул. Ее объятия — средство от всех печалей. Стоит ей улыбнуться или почесать нос — и он тут же теряет голову. У Дидди даже возникают мысли по поводу отношений с ее детьми. Смутные картины, как они пускают вместе змея на пляже, или как он читает им книжку перед сном. Софи редко говорит о детях и не знакомит его с ними. Иногда она навещает их в интернате, но Дидди с собой не берет. Она не хочет, чтобы они привязывались к человеку, который внезапно исчезнет. Но он никогда не исчезнет. Он хочет всегда сидеть рядом, перебирая пальцами ее черные, как вороново крыло, волосы.
Друзья Софи владеют большими яхтами. Он едет на охоту, когда они навещают ее знакомых в их владениях на северо-западе Англии. Дидди неотразим в своем взятом напрокат охотничьем костюме и крошечной войлочной шапочке. Для мужчин он младший брат, для женщин — объект желания.